Тамара засмеялась, и ее звонкий, как у Лены, смех, показался Яше каким-то чужим, неуместным в этом темном и сыром мире. Чужим и в то же время знакомым. Где-то уже слышал Яша этот голос. И глаза видел. Где? Когда?
— Весело сегодня в клубе? — спросил Бадаев Тамару. — Это хорошо.
— Весело. Вы бы послушали, как наш отрядный минер только что пел «Раскинулось море» — за сердце берет.
— Иван Иванович? Этот может!
— Да, Ваня Иванович. Вон он, рядом с баянистом, прихлопывает в такт музыке, того и гляди в пляс пустится. Ему через несколько минут на задание идти.
— …Да… У Ивана Ивановича флотский характер… Только… — по лицу Бадаева словно мимолетная тень прошла. — Только не все, Тамарочка, веселы… Посмотри на Галину.
— Это верно, Галочка Марцишек сегодня не в форме, — согласилась Тамара. — Переживает за мужа.
— И за мужа, и за себя. Иван Иванович идет на задание — она тревожится. А мне все утро покою не давала, просилась на связь. Я бы ее послал, но, честно, сегодня некого на хозяйстве оставить. Ведь из наших продуктов что-нибудь съедобное не каждый сумеет… Однако надо ее отвлечь от грустных мыслей. Позовите ее к себе, Тамара.
— Она не пойдет, Владимир Александрович. Повздорили мы вчера…
— Ну, вот! Нам еще этого не хватало! — строго сказал Бадаев. — Небось, из-за какого-нибудь пустяка?
— Вы угадали, — покраснела Тамара.
— Как вам не стыдно, Тамара. Вы же… Неужели не понимаете?
И, не ожидая ответа, Бадаев повернулся к стоявшему рядом партизану:
— Женя, позовите Галину Павловну.
Цокая по камню подковками аккуратных сапожек, подошла молодая женщина в красной косынке и синем костюме, в отворотах которого светлела простенькая кофточка с наивными голубыми крапинками. И светлые кудряшки, забавно вздрагивающие при каждом движении головы, и нежные ямочки на мраморно-белых щеках, и вся ее трогательная хрупкость показались Яше чем-то удивительно мирным, домашним, кричаще несоответствующим хмурому подземелью, как не соответствовали ему патефонная музыка и танцы.
— Вот Тамара так расхваливает ваши картофельные котлеты, что мне, право, захотелось снова их попробовать, — встретил ее улыбкой Бадаев. — Говорит, что такого вкусного блюда она и в столовой санатория Дзержинского не пробовала.
— Ну что вы, Владимир Александрович, — смущенно потупила глаза Марцишек — Зря шутите.
— Да не я, не я хвалю, а вот Тамара. А она, знаете, какой ценитель!
— Правда, Галочка, ты готовишь чудо как вкусно, — как-то открыто и ясно улыбнулась Тамара, будто и не было между ними никакой размолвки.
Марцишек ответила ей такой же теплой, благодарной улыбкой и вдруг прижалась щекой к грубому сукну ее пальто: