— Давайте руки, братцы! — громко сказал Васильев, обхватывая меня и Гудыменко за плечи. И хриплым, будто бы глубоко простуженным голосом запел:
— Это есть наш последний и решительный бой…
В ушах у меня звенело. Хриплый голос Васильева глох в пламени и треске горящих досок. И я выдохнул вместе с дымом:
— С Интернационалом воспрянет род людской…
Гудыменко приободрился, тверже стал на ноги, крепче сжал в руке наган и неровным фальцетом подтянул. Нам на головы сыпались искры, падали догорающие доски. Пули бандитов свистели вокруг. Голоса наши окрепли, звучали слитно. Но дышать было все труднее, жар становился нестерпимым. Гудыменко вдруг икнул и замолчал, обвиснув на наших плечах. Мы не смогли удержать его — он покатился по лестнице вниз. Бушлат его загорелся, и уже огненным факелом чекист полетел на землю.
А там, внизу, беспорядочная команда:
— На ко-о-оне-ей!!!
Васильев первым увидел мчавшихся к башне товарищей. Впереди — сам командир отряда. Шашку вертел над головой, и она сверкала сплошным кругом.
— Володя, наши…
Галдят ребята на разгоряченных конях, приплясывающих у края огня. Смотрят вверх с тревогой и ожиданием. Кто-то катит пожарную бочку с насосом. Леонов заметил нас:
— Живы-и-и!
У нас еще хватило силы накрыться мокрой шинелью Васильева и сбежать по жаркой лестнице. Упали на пороге.
Ребята вырвали нас из огня. Я очнулся лишь на тачанке, на марше. Рядом с собою признал веснушчатого Васю. Васильев ехал верхом на лошади. Голова — в бинтах. Стремя в стремя с ним — худой загорелый Сашка. О чем-то балабонят… Мне не слышно и больно — руки и голова в марлевых повязках…
На околице Хористовки отряд задержался. Леонов распорядился найти предателя и поскакал к нашей тачанке.
— Как вы, ребята, одыбали?.. Им скажите спасибо, — басил Семен Григорьевич, указывая на мальчишек, — Прямо в штаб прорвались! «Там ваших палят!» Ну, мы — сюда… Чуть не припоздали…
Горевшая башня рухнула, плеснув в темное небо фонтан искр. Бак с водой держался еще на трубах, виделся как чудовище, вдруг высунувшееся из земли грибом.
— Щусь убежал на тачанке! — с огорчением говорил Леонов. — Ты как, Васильев, сбегаешь за Андреем на условленное место?
Васильев лихо козырнул перебинтованной рукой.
— В один миг!
Лекпом стал строго отчитывать Леонова.
— Рану расшевелил, товарищ командир! Слезайте, смотреть треба!
— И кто выдумал эту медицину! — ворчал Семен Григорьевич, покидая седло.
В это время бойцы доложили, что стрелочника-предателя вытащили из погреба железнодорожного дома.
— В Екатеринослав с конвоем! — кинул Леонов, морщась от боли — лекарь обрабатывал йодом разбереженную рану на руке.