Повести и рассказы (Мильчаков) - страница 100

— Уважаемый помощник достойного курбаши не захотел сдаваться и застрелился. Клянусь святой могилой великого Али, он застрелился сам.

А святая могила, грязная и закопченная, со стенами, исщербленными пулями, мрачно чернела на фоне безоблачного синего неба.

Снизу из ущелья донесся цокот сотен копыт и громкие голоса командиров. Подошел отряд Сибирсова.

Широкая каменистая дорога звенела под копытами коней. Полого спускаясь от последних привалков горного хребта к селению Ширин-Таш, она, казалось, самой природой была предназначена для скачек и джигитовки.

Сейчас по этой дороге, пустив коней во весь опор, стремительно мчалось несколько сот конников.

Первыми, яростно нахлестывая загнанных лошадей, летели всадники, одетые в пестрые халаты. Их было немного. Почти лежа на спинах распластавшихся в галопе скакунов, они, не помышляя о сопротивлении, всеми силами стремились уйти от настигающей их погони.

Но уйти было трудно. Погоня была за спиной. Полусотня запыленных и усталых, но опьяненных победой и скачкой людей, одетых в защитную военную форму, обнажив клинки, неслась вслед за отступавшими.

За полусотней ускоренной рысью двигались построенные в колонну боевые подразделения кавполка.

Яркое полуденное солнце весело поблескивало на медяшках сбруи, горело на обнаженных клинках конников.

Впереди удиравших басмачей на чистокровном ахалтекинце скакал человек, одетый в дорогой парчовый халат. На широком наборном ремне, стягивавшем сухощавый стан всадника, висела старинная кривая сабля. Эфес и ножны ее были отделаны золотом и драгоценными камнями. Золотом была выложена и полированная коробка маузера, висевшая на узком перекинутом через левое плечо ремне.

Из-под белой, сильно запыленной чалмы, почти совсем закрывавшей узкий, скошенный лоб, всадник озирался по сторонам желтоватыми рысьими глазами. Лицо с обвисшими щеками и крупным шишковатым носом покрывала синеватая бледность, вызванная ожиданием неизбежной гибели под красноармейскими клинками. Длинная черная, как сажа, борода, поблескивавшая кое-где нитями седины, казалась неестественной, приклеенной к бледному лицу всадника.

Прикусив от ярости нижнюю губу и беспощадно шпоря своего запаленного ахалтекинца, всадник измерял взглядом расстояние, отделявшее его от садов Ширин-Таша.

До них было далеко, гораздо больше того пути, который еще мог проскакать хрипевший конь курбаши Кара-Сакала, а шум погони слышался уже за спиной.

Еще сегодня утром курбаши Кара-Сакал гарцевал во главе пятисот отчаянных головорезов и считал себя полновластным хозяином обширного района гор.