И вдруг эти неожиданные соседи. «Наше место…» Поляна как поляна, мысок как все, никаких признаков чужого стана они не заметили - ни кострища, ни остатков дров. Да хоть бы и было! Он, во всяком случае, не остановился бы так близко от чужого жилья. Странные люди. Должна же быть, в конце концов, какая- то деликатность. Он задумчиво подвигал желваками на скулах. Вообще-то попадаются обормоты. «А чо? Рядом веселее будет!» Как будто кому нужно их веселье. Но что теперь поделаешь? Так хорошо оборудовал стан, снова все грузить, дрова… Нет, переезд невозможен. Да и неудобно - что те подумают? Просто сделать вид, что ничего не случилось. Вы сами по себе, мы - сами. Мало ли у них соседей в подъезде, он не всех и знает, иногда на всякий случай здоровается, не очень уверенно чувствуя, свои жильцы это или какие заблудшие.
Но делать вид, будто рядом на берегу никого нет, была только роль, которую все время приходилось вести, затрачивая нарочитые усилия. И Анатолий Степанович и Наташа постоянно ощущали как бы присутствие в своей квартире посторонних и украдкой, исподволь за ними наблюдали. Судя по всему, и те, другая сторона, приняли аналогичную тактику.
Баба эта, с рыхло колышущимся животом и луковкой носа меж оплывших щек, отвращала Антипина самим своим внешним видом, она являла как бы готовый типаж на роль базарной торговки. Он вообще терпеть не мог жирных - как только себя носят! Да еще жалуется, что вся больная… Одета несуразно для рыбацкой жизни: теплая кофта поверх заношенного, некогда цветастого платья, белый платок на голове и голые босые ноги - все наоборот, словно комарья для нее не существовало. То ли дело его Натка! На ней темно-синие спортивные брюки, подчеркивающие стройность и женственную гибкость, малиновые кеды, резинка пластикового козырька желто-яичного цвета схватывает густые, коротко остриженные темные волосы. Его Натали красива - смуглое худощавое лицо с большим ртом и крупными, почти мужскими губами, тонкие кисти рук. Нет, его Натка - просто чудо. А та - настоящая халда, развязная и вредная.
- Сыночек ты мой! - с преувеличенной любвеобильностью запела она, когда отрок на четвереньках задом выпятился из палатки на свет божий. - Выспался мой родненький! Да как мы поспали-то хорошо, как поспали-то всласть, даже глазыньки у нас опухли, щеченьку-то отлежал! - Она противно лебезила перед своим очумевшим от сна и палаточной духоты оболтусом. («Конечно оболтус! Приехал на такое озеро и не думает удочку в руки взять, лишь бы выдрыхнуться. Да я в его годы!…») - И норки-то у нас сопельками заклало, проковыряй, проковыряй, а то и ды- хать нечем моему ладненькому!… - И вдруг совершенно другим, спокойно-насмешливым голосом: - Смотри резьбу не сорви! - Но тут же снова запела гобоем: - Ну вот, ну и вотыньки, сопа- точку мы прочистили, гляделочки мы кулачками продрали, потянись, потянись, мой миленький, вот та-ак, с хрустиком, всласть-то, всласть… Скоро наш папка приедет, карасиков привезет, такую сварим ушицу, что мой маленький пальчики оближет. Пойдем, сынок, пойдем по бережку, щепочек насбираем, корешочков всяких. Отец приедет, а у нас и костер готовый.