Раз каторжник освобожденный
Шел по дороге, долго шел.
Он много дней в пути провел,
Больной, голодный, изможденный.
Ни у кого он не просил
Ни хлеба, ни воды, ни крова;
Дремал под деревом и снова
Пускался в путь, хоть был без сил…
— Эй ты, артист! — сказал ему сосед. — Дай нам спать! Ты всю душу вымотал своим тоскливым воем! Ну, к чему без конца думать о том, что сидишь в тюрьме?
— Э, разве тюрьма — не повсюду? Так почему ж не писать об этом?
— Да… Но разве те, у кого ничего нет, могут чувствовать себя на свободе? Я лично предпочитаю, чтобы меня снова сцапали, когда Мой срок кончится. Лучше соломенный тюфяк в тюрьме, чем мостовая! Ведь чтобы подыхать от голода и холода, тоже нужно мужество… а у меня его не хватает. — Говоривший растянулся на своей койке. — Ну, разве здесь плохо?
— Ты прав, старина, черт тебя дери! Ведь я признал себя виновным во всем, что мне припаяли, лишь бы иметь кров над головой и жратву…
И поэт вновь принялся за свои рифмы, не обращая внимания на суровую действительность.
— Еще один корчит из себя невинного! — пробормотал Адольф.
Но несчастный не притворялся — он действительно был невинен. «Сколько я видал судей, более виновных, чем осужденные ими!» — говорит Монтэнь[17].
Старичок начал рассказывать о бесчисленных преступлениях, якобы совершенных им вместе с Лезорном. На самым деле он просто слышал о них краем уха от самого Лезорна и его сообщников. Два арестанта проявили особый интерес к этому повествованию: Адольф, которому важно было знать все, что могло обнаружить его причастность к темным делам, и Огюст, который, прислушиваясь, думал, что у его сестер довольно странный покровитель. Даже если он и лучше, чем о нем говорят, ему будет очень трудно жить честно, а следовательно и заботиться о дочерях Бродара.
Вдруг послышался какой-то треск; затем он повторился. Никто не обратил на это внимания. Целый день заключенные разбирали примыкавшие к тюрьме ветхие строения бывшего аббатства. Привыкнув к более легкой работе, они устали, их одолевал сон. Но вскоре заколебался пол, задрожали койки.
— Что за дьявольская сарабанда? Или с землей — трясучка (припадок эпилепсии)?..
Но шутки смолкли: упала балка, обрушилась часть стены. Два арестанта остались в углу камеры; их койки свисали над зияющим провалом. По-видимому, разборка старых смежных построек повлияла на прочность здания. Трещало дерево, падали кирпичи, а лампы, продолжавшие гореть неровным пламенем, угрожали еще большей бедой.
Только две балки, уцелевшие от перекрытия, соединяли с еще неповрежденной частью помещения тот угол, где находились двое несчастных. Их гибель казалась неминуемой. Остальные могли легко добраться до выхода, но не торопились: люди, вынужденные переносить общие невзгоды, привязываются друг к другу, и никто, кроме Адольфа, не решился бросить товарищей. Хотя прибежавшие с фонарями надзиратели указывали безопасный путь к выходу, ни один не захотел воспользоваться им.