И она взглянула на Джона, тот кивнул в ответ.
— Хорошо. Заканчивайте ваши дела, а я пока переоденусь. Потом мы пойдем проведать ваших пони. Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, — обратился он к Паломе уходя.
Домашние задания были сделаны на редкость быстро. Даже серьезная Виола торопилась. Когда девочки сложили свои тетрадки, Палома попросила:
— Расскажите мне о ваших пони.
У каждой из них была своя лошадь, ухоженная и хорошо выезженная. Пони Виолы звали Спринтер, а Лавинии — Домино. Обе девочки были членами местного клуба верховой езды и занимались там каждую субботу.
— А ты ездишь верхом? — спросила Лав.
Палома отрицательно покачала головой.
— Нет.
— Наша мама умела ездить верхом, — сдержанно сказала Виола. — Папочка говорит, что у нее была лучшая посадка из всех, кого он знает.
— Да. — Во взгляде Паломы отразилась боль. — Когда она сидела на лошади, то казалась слитой с нею в единое целое.
— Ты ее видела? Ах да, ты ведь бывала здесь раньше…
— Впервые я приехала сюда, когда мне было одиннадцать лет, и потом я гостила здесь каждое лето до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать.
Обе девочки заинтересовались разговором. И Лавиния спросила:
— А что случилось потом?
Палома ответила:
— Я начала работать в агентстве фотомоделей и, прежде чем поняла, что происходит, со мной был заключен контракт на съемки в Японии. Потом умерла моя мать, и не осталось ничего, что бы привязывало меня к Новой Зеландии.
— Твоя мама умерла от рака? — вопросительно проговорила Лавиния.
— Нет, милая, не от рака. Она переходила улицу во время дождя, и ее сбил автомобиль.
Раздался голос Джона:
— Ну что, вы готовы?
Палома не слышала, как он вошел. Она гадала, какие чувства скрываются за его внешне спокойным голосом и настороженным, резким взглядом. Возможно, никаких.
— Вы не будете возражать, если я пойду с вами? — весело спросила она.
— А ты сможешь идти?
— Да, только надену туфли, — ответила Палома.
Стараясь улыбаться, она спустилась по лестнице. Джон ждал ее на гравийной дорожке и внимательно смотрел, как она шла к машине. Загон для лошадей был совсем рядом. И Палома поняла, что автомобиль был подан только ради нее. Это было короткое, но приятное путешествие: девочки сидели сзади и обсуждали какое-то школьное происшествие, а собака Дикси часто дышала, высунув голову в окно, и уши ее трепало ветром. На переднем сиденье царила абсолютная, все обволакивающая тишина. Сквозь опущенные ресницы Палома рассматривала руки Джона — сильные, темные от загара. Весь ее мир рушился. Эти руки держали ее сердце, даже если их хозяин и не знал об этом. В них была какая-то жестокая сила, такая же, как в нем самом, и все же Палома не могла упрекать его за грубые слова, сказанные вчера вечером. Она и Джон были связаны узами, которые невозможно разрушить. Эти узы были невыносимо притягательны для нее и в то же время тягостны. Любить человека, чье сердце похоронено вместе с другой женщиной, — значит идти долгим, тяжелым путем душевных страданий.