Она вручает мне нож, кладет семечко на стол и поворачивается к дистиллятору.
Рукоятка у ножа гладкая, он хорошо сбалансирован — вещица дельная и красивая. Однако стручок крепок и жилист, а руки у меня не такие ловкие, как у монахини. Проходит немало времени, прежде чем мне удается вскрыть скорлупу и вытряхнуть семена. Я поднимаю глаза и вижу, что сестра Серафина наблюдает за мной. Ничего не могу поделать — расплываюсь в победной улыбке.
Монахиня сверкает зубами в ответной ухмылке, и мы возвращаемся к работе — каждая к своей.
Вечером ужинаю в общей трапезной. Это большой каменный чертог с арочными дверями, внутри — длинные деревянные столы. Я вижу за ними всего-то неполную дюжину девочек. Аннит и я (соответственно, тринадцати и четырнадцати лет) выглядим едва ли не самыми старшими. Самые маленькие смотрятся лет на пять; Аннит убеждает меня, что смертоносные искусства они будут постигать позже, когда подрастут. И все монашки как одна — прехорошенькие. Похоже, у Мортейна рождаются сплошь пригожие дочери!
— Здесь не все, — поясняет Аннит. — Еще у нас есть полдюжины верных Мортейна, прошедших полное посвящение, но они в разъездах — исполняют Его волю.
Одна за другой входят восемь монахинь и идут к большому столу, устроенному отдельно, на возвышении. Принимаемся за ужин, и Аннит рассказывает о монахинях, с которыми я еще незнакома. Вот мастерица-лошадница, вот мастерица-оружейница, вот мастерица боевых искусств… а вон у той древней старушки единственное занятие — ухаживать за воронами в птичнике. Еще одна монахиня ведает обучением истории и политике. Вон та женщина (когда-то она, вероятно, была хороша, а теперь похожа больше на старую паву) будет наставлять нас в изящном обхождении и танцах…
— …А также, — добавляет Аннит, и глаза у нее разгораются, а щеки розовеют, — в женских искусствах!
Я удивленно поворачиваюсь к ней:
— В женских искусствах?.. Но это-то нам зачем?..
Говоря так, я очень надеюсь, что внезапная паника не заставит дрогнуть мой голос.
Она пожимает плечами:
— Это для того, чтобы мы могли подобраться к своим жертвам поближе! Как иначе разглядеть, отмечены ли они? А кроме того, мы должны доводить все свои умения до высшего совершенства, чтобы в полной мере послужить Мортейну!
Прозвучало это как урок, который ее заставили вызубрить.
Я спрашиваю:
— Здесь все?
— Еще есть сестра Вереда, совсем старая и к тому же слепая. Она никогда не ест в общей трапезной и вообще сидит у себя. Вереда у нас ясновидящая, разговаривает лишь тогда, когда ее посещает видение.
Я чувствую на себе чей-то взгляд, поднимаю голову и встречаюсь с холодными синими глазами матушки настоятельницы. Она кивает мне и слегка приподнимает свой кубок в отдельном приветствии. Тут-то на меня и накатывает огромность всего происходящего, даже голова идет кругом от осознания, насколько же мне повезло! Вот она, моя новая жизнь! Мой новый дом! Все то, о чем я неустанно молилась с тех самых пор, как выучилась говорить! Чувство благодарности охватывает меня. «В полной мере использую чудесную возможность, которую мне предоставили!» — мысленно присягаю я. И поднимаю кубок в ответ.