— Четыре сына, Гавриэл. Я потерял четырех сыновей в бесконечных войнах с французами. И чего ради? Мы выгоняем их, но они вновь вторгаются в наши пределы. А народ — да какая ему разница, что за господа им владеют? Неужели ты думаешь, что независимость Бретани людям важнее, чем возможность прекратить эти постоянные войны?
— Но как мог ты отбросить все то, за что мы сражались двадцать лет? Обесчестить память собственных сыновей?
— Не тебе говорить о моих сыновьях! — В горле у Крунара клокочет от ярости. — Ты-то выжил, а их больше нет! — Он вновь смолкает, потом продолжает уже спокойнее: — Я не жду, чтобы ты понял, каково это — видеть смерть сыновей в битве, чей смысл меркнет по сравнению с этой страшной потерей. Более того, я не жду, чтобы ты понял, каково это — узнать, что один из них еще жив.
— Антон? — обрадованно спрашивает Дюваль, и я вспоминаю, что младший сын канцлера был ему ровесником и наверняка с ним дружил.
— Антон, — кивает Крунар. — Я видел, как он упал с коня в бою при Сент-Обэн-дю-Кормье. Невозможно описать мою радость, когда мне сообщили, что он жив. Я должен был лишь передать Анну в руки регентши Франции — а это и так неизбежно случилось бы, — и моего сына отпустили бы домой.
Вот теперь картина ясна. Все действия Крунара, все люди, которых он предавал, — все являлось выкупом за единственного уцелевшего сына.
— Значит, ты хотел обменять мою сестру на Антона?
— Такой обмен казался мне справедливым. Ведь если бы не кровь моих сыновей, пролитая на поле боя, у твоей сестры не было бы ни дворца, ни короны. И потом, речь шла вовсе не о ее жизни, но лишь о герцогстве, а это разные вещи.
Сначала все было просто. Я действовал исподволь, аккуратно направляя ход событий и не причиняя вреда ни единой живой душе, но потом начал вмешиваться ты. Ты — с твоей треклятой тактикой и стратегией и ослиным упрямством! Если бы ты дал событиям идти своим чередом, ничего этого не случилось бы, но куда там! Тебе непременно понадобилось вручить сестре независимое герцогство, да еще сделать так, чтобы она его удержала! Так вот, я не ценю твою жизнь превыше жизней моих сыновей, а потому решил убрать тебя — иного выбора ты мне просто не оставил. А теперь садись, докончим игру.
— Ты всегда играешь в шахматы, держа на коленях заряженный арбалет? — усмехается Дюваль, и я с запозданием понимаю, почему он оттолкнул меня от двери.
— Не всегда. Лишь с самыми сильными противниками, — отвечает Крунар.
Ну, это как раз легко исправить. Я снимаю свой маленький самострел с цепочки на поясе. По мощи выстрела он, конечно, не чета арбалету Крунара, но ничуть не менее смертоносен. Я взвожу его, вкладываю стрелу и тихо придвигаюсь к двери.