— Хорошо, если она захочет поехать куда-нибудь, что ты сделаешь?
— Предложу поужинать в отеле.
— Твоя главная задача?
— Показать ей кассету. Вот по этому «Грюндику».
— Если придет не одна?
— Может, выпьем? — сказал я. — Очень трудный экзамен.
Федоренко достал из холодильника бутылку какой-то розовой наливки.
— Это не тебе. Угостишь Полинушку.
— Такого уговора не было.
— Не бойся, не яд.
— Может, примешь сам стаканчик?
Федоренко долго смотрел на меня в упор. Я буркнул:
— Очень страшно.
— Ильич, ты все же чего-то недопонимаешь. Поверь, я тебе не враг. Но дело есть дело. Не вынуждай к жестким решениям… Как ты поступишь, если она придет с Трубецким?
— Заставлю его выпить всю вот эту бутылку.
— Ты настроен шутливо, это неплохо. Но учти, ставки в этой игре большие. Намного больше, чем ты думаешь.
Думал я не о ставках. Я думал о том, кто такая Полина? Женщина или чудовище? Я мало что про нее знал. Где она росла, кто ее родители? Не падала ли с лошади затылком об землю? Где-то читал, что женщину можно или любить, или знать про нее все. Третьего не дано. Я не хотел знать про Полину слишком много. Так, самую малость. Чтобы было о чем разговаривать в промежутках.
Без пяти восемь я спустился в холл. Просторное помещение со старинной деревянной конторкой, с высокими зашторенными окнами, с изумительной потолочной резьбой по мрамору. В Италии, вероятно, нет дома, который не напоминал бы музей.
Я уселся в кресло перед низким, красного дерева столиком. Закурил. На столике груда иллюстрированных журналов. Полистал один-два от скуки. Сплошь реклама, но все вполне пристойно. Ни одного полового акта. Отстали от нас.
Полина опоздала на двадцать минут. Пришла одна. На ней светлое длинное платье с глубоким вырезом на груди и продольными разрезами вдоль бедер. В движении платье оживало. Одним этим можно было любоваться всю жизнь. Я помнил ее темноволосой, теперь она была яркой блондинкой с чарующим взглядом вакханки. Невероятной истомы глаза. Нежный пухлый рот. Наша встреча не была затруднительной. Мы взялись за руки и опустились на кожаный диван. Руки у нее были теплые, а я отчего-то сразу замерз. Клерк за стойкой послал нам дружескую улыбку. Двое мужчин-постояльцев, заполняющих какие-то бумаги, женщина с высоким шиньоном на голове, потянувшаяся за ключами, — все смотрели на нас. На короткое мгновение время остановилось.
— Мишенька, родной, — прошептала Полина, раня мне сердце, — ты живой! Такая великая удача. Мы снова вместе.
Я проглотил комок в горле. Постепенно волнение улеглось, но никакие слова не шли с языка. Она это поняла.