— Милый, давай сразу. Ты веришь мне или нет?
— Верю.
— Я узнала обо всем от Трубецкого. Я ему не простила, он знает. Если нужны доказательства, ты их скоро получишь.
Не отводя от нее взгляда, я прижал два пальца к лацкану пиджака.
— Конечно, — кивнула она, — я так и думала. Расскажи, как себя чувствуешь?
— Нормально. Коммерческая психушка — все равно что санаторий. В принципе, никакой разницы — что на воле, что там. Даже, поверишь ли, отношения там более человеческие, что ли. Все стараются друг друга поддержать, подлечить…
Отчего-то горячась, я начал рассказывать про своих тамошних друзей, приватизатора и пахана, про новейшие методы лечения полоумных… В ее глазах, помилуй Бог, блестели слезы. Крепко сжав мою ладонь, спросила:
— У тебя отдельный номер?
— Да.
— Там кто-нибудь есть?
— Кому там быть, ты что?!
— Пойдем скорее…
Чуть не силком протащила мимо улыбающегося клерка, мимо роскошной, во всю стену картины «Искушение Христа», вверх по лестнице, устланной оранжевым ковром. Я снова был в ее власти и хотел того же, чего она. Еле попал ключом в замочную скважину. Постель разбирать не стали, повалились поверх покрывала. С громадным облегчением я швырнул пиджак через всю комнату. Ухватился руками за вырез ее платья, рванул, затрещала тонкая ткань. Полина не носила лифчик. Ее полные груди, золотистые, с торчащими сосками брызнули в глаза, как два солнца.
Уже сумерки заглянули в окно, когда мы опомнились, отдышались. Лежали, слипшись боками, как два остывающих пельменя.
— Микрофон в пиджаке, — сказал я. — Оттуда вряд ли слышно.
— На тебя вышел Циклоп?
— Да.
— Теперь я его должница… Сколько с тобой людей?
— Знаю одного Федоренко… А так-то много вокруг мелькает. Всех не перечтешь.
— Чего от тебя хотят?
— Чтобы заманил тебя домой, в Москву.
— Чем заманил? Договаривай.
— Давай лучше встанем.
Я первый сполз с кровати, сходил в душ. Поглядел на себя. Глаза красные, как у колдуна. Вернулся в комнату, достал кассету, вставил в гнездо. Нажал кнопку. Экран засветился, по солнечной поляне бежала счастливая девочка с сачком. Сюжет на три минуты. Полина повернулась на бок и молча досмотрела до конца. Холодно сообщила:
— Это моя дочь. Маринушка.
— Я знаю.
— Она у них?
Я взял с кровати подушку и бросил на пиджак.
— Так велели передать. Мне ее не показали. Я видел только пленку.
— Дай сигарету.
Я принес пепельницу на кровать. Задымили.
— Включи еще раз, — попросила Полина.
Снова по экрану побежала девочка, наткнулась на мужчину, взлетела в небо… У Полины лицо оставалось бесстрастным, сухим. Голубенькая жилка набухла на виске.