— Ты не сможешь стоять так долго, — мягко проговорил бог. — Я помогу тебе.
Через несколько минут собравшиеся услышали сухое шуршание: сверху, из влажной темноты спускались корни — бледные, усеянные тонкими волосками, похожими на кошачьи вибриссы, толщиной со змею. Они окружили Тойво, прикасались к нему; Калима, не открывая глаз, сказал:
— Тойво… ты можешь им доверять. Они лишь проводники меня, через них мой голос войдет в тебя, и ты сможешь усилить его… так далеко, как только сможешь.
— Тойво, — Виша не отходила от брохуса, отводя в сторону липнущие и к ней корни. — Ты знаешь, кого искать?
— Знаю. Все растения на подземных фермах лишены сознания, стерильны. По сути, они мертвы. Я сам их такими сделал. Судя по твоим рассказам, сад Вильмы Эредиа полон страдания, но он жив. В Лис-Арден вряд ли есть еще такие места. Я найду сад Эредиа, поверь мне.
— Сядь, Тойво. — Калима чуть повернул голову; было видно, что он бережет силы. — Сядь.
Волосы бога поднялись с пола тяжелыми черными волнами, окружили брохуса, и он, повинуясь их тяжести, опустился в них, как в подобие кресла, опустив свою обритую голову на широкий черный извив, вытянув ноги на волнистых прядях.
— Очень похоже… на рабочее место, — силясь улыбнуться, сказал брохус.
— Твой кнут… раскрой его.
Не возражая, Тойво соединил перед собой ладони, развел их с усилием, словно вынимая из ладоней золотое сияние кнута.
— Соедини наши руки.
Брохус вскользь ударил кнутом об пол, ухитрившись захлестнуть петлей кисть Калима; тот, не торопясь, несколько раз обернул кнут вокруг своего запястья, так же поступил и Тойво. Меж тем черные волосы продолжали обвивать тело Тойво — прихватывая его торс, ноги, оставшуюся свободной руку.
— А теперь… сделай то, чего не можешь сделать. Откройся моим детям.
Белесые корни, повинуясь воле своего бога, обвили голову брохуса, свили клубки на его височных дисках, облепили шейный разъем.
— Впусти мой голос… мою волю… — и Калима сжал в тонких пальцах кнут, и корни впились в голову брохуса.
Через несколько минут Виша уже рыдала в спину шаммахита, кусая свои пальцы.
— Зачем это геройство? Почему он так сопротивляется?
— Дурочка… — сдавленным голосом отвечал альх-Хазред, то и дело отводящий взгляд от брохуса. — Он бы и рад… да только как полетишь на флюге без перчаток? Как повернешь всего себя вспять? Ему приходится предавать себя, ненавидеть… — голос флюгера прервался.
Тело брохуса корчилось от невозможной боли в жестком сплетении черных волос бога, его сотрясали судороги, из-под височных дисков стекали струйки крови. Но Калима крепко держал кнут и тихо повторял: