– Наверно, это была русалка, – выговорил он и криво усмехнулся невеселым своим думам, частью связанным с Истоватовым.
Истоватов и Степаныч тоже услышали девичий крик, но поспешил на него только гость. Мрачный Истоватов стёр масло с ружья, зашёл в сруб. Когда вышел, два патрона по очереди вогнал в трубчатый магазин винчестера. Щенок неуклюже, пытаясь вилять хвостом, хватил лапой по его штанине. Не ответив на эти заигрывания, он тяжело зашагал по тропинке, по которой ранее ушли Наташа, потом Степаныч.
Степаныч шёл быстро и по-охотничьи почти бесшумно. Он увидал шедшую навстречу Наташу, необычно грустную, и прежде чем она его заметила, благоразумно сошел с тропинки, присел в высокой траве. Девушка была в платье, а сырую нижнюю рубашку несла в руке. Она остановилась, когда шагах в десяти перед нею тропинку преградил Истоватов с винчестером в руках. Указательный палец он держал на курке. Степаныч намеревается выйти к ним, но его удерживает голос девушки, неожиданно нежный и ласковый.
– Аркадий? Ты как, сначала жену застрелил, а потом ее любовника? Или наоборот?
– Тебя я застрелю первой, – хмуро произнес Истоватов.
Она пошла на него, и он невольно отступил с тропинки в самые заросли.
– Когда будет за что, – пройдя мимо, через плечо бросила она.
Он помедлил, убрал палец с курка и тяжело пошел за ней следом.
Подождав, пока они удалятся, Степаныч бесшумно выскользнул из травы и не по возрасту живо направился туда, откуда возвращалась девушка.
Шуйцева он застал у водоема. Тот сидел на поваленном дереве и выливал воду из сапога, затем из другого. Степаныч сел рядом, молча смотрел, как он отжимал белье, развешивал на сухих ветках для просушки.
– Ты как-то говорил. В сотне верст к северу есть заброшенный зимовник? – наконец спросил он Степаныча.
Степаныч понял, не отговаривал.
– Надолго собрался?
– Надолго.
– Вечером?
Шуйцев не ответил. Зная, что говорит бесполезные слова, Степаныч всё же предупредил.
– Подумай... Дурная слава о том зимовье. Двое сгинули. Места там медвежьи, совсем безлюдные...
Шуйцев упорно отмалчивался, и Степаныч вздохнул, принялся объяснять с неторопливой обстоятельностью.
– Большую часть пути лодкой проплывёшь. До низовий Камчатки, а там приточной речкой поднимешься почти до ее начала. А там придется несколько ходок делать. На себе тащить все…
За сборами в дальний путь время пролетело быстро.
Вечернее солнце красно отражалось на ровной глади речки, накрывало ее у берега длинными узорчатыми тенями деревьев. Ветер совсем стих, листья застыли на ветках. Запрыгала, заиграла рыба, и на водной поверхности, сколько виделось, повсюду стали появляться круги: одни разбегались, тут же возникали другие. Шуйцев и Степаныч закончили загружать легкую лодку. Истоватов был на берегу, но не помогал. Наконец Шуйцев на горку укрытых брезентом вещей положил свое ружье и бинокль императора. Затем поднялся к молча стоящему Истоватову, протянул ему руку. Тот вяло пожал ее, и Шуйцев ободряюще улыбнулся, встряхнул его за плечо. Истоватов странно пошатнулся, но не сдвинулся с места, лишь слабо улыбнулся в ответ.