– Выживем эту зиму, не пропадем, – сказал Шуйцев и решительно направился к лодке.
Обернулся на шорох быстрых шагов догоняющего товарища. Они обнялись.
– Прощай, лейб-гвардия, – постарался пошутить Шуйцев.
– Прощай.
Шуйцев спустился к воде, пожал руку Степанычу и забрался в лодку. Лайка Степаныча прыгнула было за ним, но затем выпрыгнула на берег, к ногам хозяина. Лодка на воде слушалась хорошо. Управляясь одним веслом, Шуйцев быстро отплыл по течению речки.
– Может, и свидимся, – сам себе проговорил он. Настроение у него стало улучшаться, он расправил плечи и повеселел, даже вспомнил и напел под нос арию тореадора из оперы «Кармен».
Истоватов, не оглядываясь в его сторону, тяжело шагал от берега, но потом разом походка его стала облегчённей, словно с плеч свалился камень. Наконец он обернулся, но лодки уже не было видно. Следом за ним поднимались Степаныч и собака. Никто не обронил ни слова об отправившемся к дальнему зимовью товарище, будто его и не было.
Шуйцев плыл до ночи – сначала греб, потом только подгребал, удерживая лодку посреди течения. На ночь устроился под открытым чистым небом. В костре потрескивали сухие ветки и сучья в огне, и он долго не мог уснуть, в первой самой сильной волне щемящей горечи переживая осознание новых утрат. Закончилась какая-то очередная важная ступень его жизни, его возмужания. Никогда они уже не будут с Истоватовым так дружески близки, как были на корабле, на каторге, когда бежали. Оказавшись на свободе, они быстро разошлись в настроениях и желаниях, даже и не заметив, как это произошло. Невольно подводились итоги прожитому до этого дня.
А он был, по-своему, счастлив: с мая и все лето, как попал сюда, в дикий, первозданный лес. Дни напролет он проводил на охоте: наследственная страсть к бродяжничеству с ружьем захлестнула, подчинила его чувства, мысли, желания. И если в памяти от случая к случаю всплывали события петербургской жизни, они не вызывали потребности вернуться к ней. И только два ряда воспоминаний из той поры беспокоили его – к тем, что связанны с Анной, он привык как к себе, как привыкаешь есть, дышать, просыпаться по утрам; но история с дуэлью мучила его постоянно: как же я умудрился попасть в него, я же целил заведомо мимо?! Он часто на охоте задавался этим вопросом. С того случая рука ни разу не подводила его...
Словно припомнив, что август всё же летний месяц, природа в воскресный день разыгралась, показала себя во всём своём великолепии. Солнце, ослепительное и жаркое, золотым сиянием отражалось в высоких западных окнах серого двухэтажного особняка. Из окон же восточной стороны, которые в этот час была в тени дома, открывался чудесный вид на играющий солнечными отблесками Уссурийский залив и ту часть ухоженного парка, в котором был недавно выложен сад камней, напоминающий о духовном влиянии соседней Японии. Сад камней отделялся посаженными в ряд и ровно подстриженными кустами от теннисного песчаного корта, на котором успели взмокнуть от пробежек и ударов по мячу двое молодых людей, – оба раскованностью походили не то на студентов старших курсов, не то на начинающих и удачливых предпринимателей. Дальше были беседка, непременные русские качели. А за ними четыре женщины и трое мужчин увлеченно играли в жмурки.