И то, что французы стояли крепко до сих пор — это исключительно их заслуга. В том числе тех нескольких парней из Иностранного легиона, которые едут сейчас со мной в одной машине.
И которые, возможно пристрелят меня. Эти парни — зуб даю, что они из ОАС[30]. То есть — привыкли стрелять в спины, а потом писать оправдательные рапорты. Если у кого-то из них возникнет интересная идея относительно меня…
Остается надеяться только на то, что генерал Бельфор объяснил им, что к чему. У меня нет никакой вражды к Франции, более того — я хочу помочь.
— Внимание! Минута! — провозгласил водитель, до этого он молчал и правил машиной, как гонщик на трассе какого-нибудь урбан файт-рэйсинга[31].
Патрис повернулся ко мне, второй, с штурмовой винтовкой — я знал, что его зовут Дидье, включил плафоны подсветки на заднем сидении.
— Еще раз. Я иду с отставанием от вас метров на пятьдесят. Начало операции по зачистке — парни дадут очередь в воздух, трассерами — но мы там вряд ли их увидим. Семь патронов, ровно семь, не больше и не меньше.
— Понял, мсье — кивнул я, лучше этих парней не злить.
— Я подключусь, если вы не сдаете работу. Если сделаете — я вас прикрою, а Дидье прикроет нас обоих. Тащите этого урода обратно, понимаете? Здесь ни хрена не пройти машинам, если мы не вытащим его сюда, к исходной точке, то там и останемся.
— Ясно.
Касба и в самом деле была настоящей цитаделью — по многим улицам машина вообще не могла пройти, ширина улицы метр — полтора. Как труба — если будет встречный бой, то промахнуться невозможно, все пули в тебя. Если и в Касбе омерзительные улицы-лестницы, это когда вся улица представляет собой лестницу. Алжир — это город на побережье, на прибрежных холмах, и улицы здесь очень крутые.
Ситроен резко тормознул прямо посреди узенькой улицы.
— Пошли!
Ночью — Касба замирает. Здесь живет в основном мусульманское население, после пятого намаза аль-иша все правоверные ложатся спать, потому что Аллах ночью велел спать. Не так давно закончился Рамадан, расчет еще и на это — потому что во время Рамадана мусульмане после захода солнца разговляются, днем есть нельзя. Много, очень много надо знать, чтобы эффективно действовать в таких районах — и даже сейчас, после всего, что мне довелось пережить на Востоке, я не могу я не могу сказать, что знаю достаточно.
Для этого дела я надел ботинки на мягкой резиновой подошве — и все равно было слышно. Проклятье, все равно было слышно! В этой длинной, темной как кишке, отвратительно воняющей улице стены усиливали и отражали звук, и я слышал свои шаги. А если я слышал — значит, слышать могли и все остальные, кто пожелает это услышать. Хотя бы те же нукеры моего давнего знакомого, которого я ищу здесь.