Испытания на выживаемость в скудных пищей горах и выжженных степях, какие щедро выпадали в предшествующей жизни, и жестокое ученичество воина, позволяли ему без участия разума, лишь под воздействием приступов животного голода удачно использовать лук и стрелы против попадающейся дичи. Если на пути оказывались речки и ручьи, он обламывал ветку, острил конец и с проворством дикаря добывал рыбу острогой. Съедал он мясо и рыбу, не заботясь об их приготовлении, а что не елось в сыром виде, оставлял хищным зверям и птицам.
Когда утолял голод, он отдавался вялости, голова обвисала, покачивалась с каждым движением коня, и дремотные видения устраивали круговерть, как если бы он выкурил опия. То в тумане плавно танцевали призрачные женщины, и слышался грудной смех Дэви. То она страстно целовала его. То одноногий мастер замахивался молотков на голову каменного Будды. То миссионер в чёрной сутане заглядывал с обрыва в пропасть. То он сам летел и летел к мраку бездны, от чего замирало в ужасе сердце.
Однажды, потревоженный неудобным наклоном тела и очнувшись от таких видений, он увидал, что конь осторожно ступает по склону пригорка к низовьям речки, которая отличалась от тех, что встречались им прежде, стекала от вершин гор не с юга, а с запада, оттуда, где пропадало на ночь солнце. Так, огибая пустыню вдоль непрерывной цепи предгорий, он очутился у восточных низин Памира. Ветерок от речки дохнул свежестью, как будто отпугнул дневную жару, и конь оживился, стал охотнее искать удобный спуск к ней.
Однако подойти к воде и напиться они не успели. Дикий вой орды хищного племени заставил коня вздрогнуть, навострить уши. Удача повернул голову и разглядел, как из застилающего даль марева вырываются десятка полтора всадников в тюрбанах на чернобородых головах. Они мчались вдоль узкой речной долины прямо к нему, и их воинственные крики не предвещали ничего хорошего. Поблизости не было никаких укрытий, сбежать уже не удалось бы, и привычки воина заставили его подтянуться. Он вынул из налучья слева луки седла украденный у паломника лук, на ощупь за оперение достал одну из шести оставшихся в колчане стрел, и пришпорил коня, направляя к склону, каким они только что спустились. Однако наверху склона показались бритые головы другого отряда, очевидно напавшего на его следы. Деваться было некуда, и он заставил коня замереть на месте, натянул тетиву, готовясь принять, вероятно, последнее сражение.
Вдруг он признал в появляющихся рядами всадниках на верху склона паломников калмыков, тибетских лам и степняков их сопровождения.