Ощущения просыпались без желания разомкнуть тяжёлые веки. Странная музыка, нежная и несдержанно страстная притупила тревогу и пробудила воспоминания о том, что у него тоже есть сердце, и оно отозвалось щемящим волнением от неизъяснимых предчувствий. Он судорожно вздохнул и открыл глаза, подёрнутые влажной пеленой беспричинных слёз. В будто дрожащей полутьме не сразу, постепенно различались зыбкие очертания свода дивного храма. Облачка курений приятных благовоний плавали между ним и сводом размытым красноватым туманом. Он без удивления догадался, что лежит на мягком ковре, на шёлковых подушках и медленно повернулся лицом к источнику света. За плавно подвижными облачками курений виднелся алтарь, и свет огня многих свечей зарницами крошечного подобия восходящего солнца расцвечивал золотое изваяние многорукой богини. Три гибкие женщины, будто зачарованные музыкой кобры, извивались в самозабвенном танце напротив многорукой богини.
Он слышал рассказы о храмовых танцовщицах Индии, чувственных жрицах любви, но созерцание воочию столь изящных и невероятно прекрасных баядер превосходило всё то, что он мог себе представить в воображении. Воля и самообладание отступали перед чудесным сном наяву, желания начали волновать кровь, напрягли плоть. Музыка менялась, стала тише и вкрадчивее. Покорно подчиняясь ей, изменился и танец баядер. В облачках курений они кружились и понемногу приближались.
Они были разного возраста и опыта жизни. Выделяясь среди них светлой матовой кожей, девушка с иссиня-чёрными распущенными по плечам волосами и с тёмной синевой глаз привлекла его особое внимание. Она удивительно легко опустилась на ковёр и тихонько засмеялась над его головой, – он никогда не слышал такого смеха, грудного, низкого, от какого перехватило дух и трепет пробежал по телу. Он невольно принял из её руки трубку кальяна, при этом коснулся мизинцем её тёплой ладони, отчего горячая кровь хлынула в лицо, в голову. Подчиняясь девушке, не отрывая от неё взгляда, он глубоко вдохнул дым зелья, от которого в тело возвращалась прежняя сила, а волна радости перехватила дыхание, когда она опять засмеялась его поступку. Вдруг обняла, поцелуем, как жалом змеи, пронзила всё его существо, разбудила в груди сладостно ноющую боль. Он больше не желал видеть что-либо, кроме её лица.
– Как тебя зовут? – спросил он странно глухим и чужим голосом.
– Дэви, – как бы удивилась она вопросу и сверкнула искрами смеха в глазах цвета сапфира.
– Дэ-ви, – повторил он по слогам, растягивая чудесные звуки.
Он не замечал, как другие женщины постарше оказались на ковре и освободили его от одежды, подчиняясь им, словно поводырям в лабиринте. Никогда прежде он не испытывал такой безмерной власти над собой других существ и не хотел бороться с этой властью. Они дарили и дарили его ласками, щедро поднимая на гребни волн сладострастной муки и упоительного восторга, каких, казалось, невозможно вынести и остаться живым, пережить...