– Я-то чем помогу? – искренне изумился Соловей. – Сам знаешь, у меня к бабам один подход – меж глаз.
– Да эта… Там медведь на берегу, – нехотя проговорил Куркутский.
– Вы его что, сами шлёпнуть не можете? – искренне изумился Соловей. – Ага, как всегда, друг друга боитесь. И иностранцев – что они на вас в Страсбургский суд подадут. Всё охотовед за вас делать должен. Ладно, поехали сперва к вам на пароход, бабу вашу посмотрю… Вадик, ты по-английски шпрехаешь? Тогда с нами езжай, толмачить станешь.
Соловей спустился в кубрик и вышел из него в длинном, почти до пят, прорезиненном плаще, с полевым кожаным планшетом на боку.
– От брызг, – объяснил он. – На этих гондонах, – он ткнул пальцем в «Зодиак», – всё время мокрый бываешь.
На борту танковозки Куркутского было непривычно чисто. Палуба была выскоблена и вымыта, на ней не было следов рыбьей кожи, чешуи и плавников, как на каждом уважающем себя судне. Видимо, это было обусловлено присутствием на борту иностранных граждан. Сами же иностранные граждане в количестве шести человек собрались кружком под стенкой рубки. В середине круга, прямо на листах палубы, сидела моложавая блондинка в светло-голубом комбинезоне. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону, как шаман в состоянии транса, и причитала:
– That is so terrible, so terrible… This bear…
Соловей, чуть наклонив голову, с интересом оглядел картину:
– Эк её медведь впечатлил. Студент, скажи ей, что я охотинспектор и сейчас с удовольствием произведу вынужденный отстрел. Про удовольствие, впрочем, можешь не переводить.
В ответ на сбивчивое обращение Вадима американка вскочила с палубы и разразилась пылкой речью.
– Чего она там трындит?
– Не понял ничего. Про медведя что-то.
– Про медведя я и сам понял, – хмыкнул Соловей. Достал из планшета бумагу, ручку и сказал, как ему представлялось, на чём-то иностранном:
– Протокол, дура, ферштейн? Медведя, бэа – пух-пух! Понимайт?
Американка едва не опустилась перед ним на колени.
– Не, мы такими брезгуем, – сказал мрачно Соловей. – Надо на берег ехать. Где там этот медведь?
– Да прямо напротив, где чаны для засолки раньше стояли, – хмыкнул Куркутский.
– Ну ладно, вези нас туда. Избавим мы твою американку от медведя. Если он ещё там, разумеется.
– Он там, – зловеще пообещал Куркутский.
– Здесь раньше мощная рыббаза была, – продолжал просвещать Соловей Вадима. – Не такая, как на Сиглане, конечно, но – барак на пятьдесят рабочих, засольные чаны, пирс, икорный цех. Сейчас редко-редко сюда бригада приходит: кто-нибудь из рыбвода её сюда ставит. Так, чисто на личные нужды рыбца поймать. Тонн пять-десять. Живут в палатках, цех и барак на дрова давно пустили. Вот только бывшие засольные чаны и остались. Кстати, один из этих чанов Татарчук себе для жизни оборудовал – вместо избушки. Сделал крышу, в окне – люк световой, как на корабле, печку внутрь поставил, нары, стол, лестницу. Вроде землянки жильё получилось, маленькое, но тёплое. Так и живёт пол зимы в бочке.