Бабушка сидела обычно на перевернутом ящике, а Кати устраивалась на мешке и из-под прилавка следила за происходящим. Бабушка зазывала тоненьким голосом:
«Грецкий орех, фундук, прошу пожалуйста! Сколько вам?»
Кати-то знала, что та женщина, которую бабушка сейчас уговаривает, и не думает покупать фундук. Если человек остановился, это еще ничего не значит. Если в их сторону повернулся — значит, раздумывает. Ну, а если уж прямо подходит, тогда все в порядке: бабушка всучит ему прошлогодний орешек.
Так и сидела Кати под столом, обхватив колени, и рассматривала ноги покупателей. Вот подходит пара запыленных сапог, а с другой стороны приближаются черные туфли с пуговками. Вдруг те и другие остановились друг против друга, словно приклеились. Постояли они так, постояли, а потом сапоги вдруг повернулись и пошли вместе с туфельками…
Однажды перед Катиным носом проплыла гусыня в корзинке. Сперва она поплыла было к соседнему столику, но потом вернулась обратно. Немножко повисела и вдруг вместе с корзиной плюхнулась на землю. Гусыня возилась в корзине, устраиваясь и так и эдак, потом высунула клюв наружу и задумалась. Вскоре она, видно, что-то надумала, потому что вдруг взяла да и выбралась из корзины. Кати, подавшись вперед, следила за ней во все глаза. Ей казалось, что гусыня сейчас, вот сейчас тряхнет перьями и превратится в прекрасную принцессу. Но ничего такого не произошло. Гусыня просто проковыляла через дорожку и исчезла под столом, где торговали овощами. А тем временем тетка, поставившая корзину, доказывала у Кати над головой, что орехи горчат и бабушка должна продать ей дешевле.
«Если горчат, зачем покупает?» — подумала Кати и вдруг обрадовалась, что теткина гусыня сбежала.
В эту минуту рука в черном свитере потянулась книзу, пошарила в воздухе и, поймав ручку корзины, с силой подхватила ее. И тут же выпустила.
«Гусь! Где мой гусь?» — взвизгнула тетка.
Корзинку сразу окружило множество сапог, туфель, ботинок, даже босых ног, и все они вертелись, топтались на месте — только Лаци и не хватало, с его скрипкой. А потом показалась понурая голова гусыни, болтавшаяся возле чьей-то штанины, — и туфли, сапоги, ботинки разбрелись кто куда…
Сидит Кати на окне, забранном решеткой, и у нее совсем затекли ноги. Она попробовала просунуть их сквозь решетку, но это не удалось. И такая ее взяла тут злость, что она зубами бы вцепилась в решетку — будь эта решетка не из железа, а, скажем, из колбасы, Кати мигом бы ее перегрызла, а уж тогда поминай как звали — не остановилась бы Кати до самого вокзала! Вскочила бы в первый попавшийся поезд и умчалась бы домой — только Будапешт ее и видел!