Сидя на ступеньке лестницы частного дома на острове Жатт, Марина поймала себя на том, что волнуется. По скайпу не разговаривали, и сейчас Айко ограничилась эсэмэской. Да и фотографию не попросила — ей совсем не интересно, на что она, Марина, похожа.
Время к девяти. Никого.
Ожидание.
Айко — кто она? Просто строчки на экране компьютера. Иллюзия, мечтание. Ведь надо было навоображать, что выдастся работать с ней! Она же с сумасшедшинкой, Айко. Наверно, забыла о встрече. Сумасшедшинка обязывает.
Марина отстучала эсэмэс. Скоро стемнеет, и пойдет она домой. Размотала наушники ipod’a.
Мне всегда говорили — злодейка-судьба
Прочит ласку, но только на деле груба,
Счастье будто дает ни за что, задарма,
И ты тянешь ладонь, и ты сходишь с ума…
Но мне кто-то сказал, что ты любишь меня…
Мимо прошли две седовласые дамы с мопсом: шевелили ртами, как рыбы. В ушах жила только музыка, гитарные переборы, мягкий голос. Марина прислонилась головой к стене, закрыла глаза. Она не слышала, как щелкнул замок в двери. Не видела, как на пороге появилась худенькая девушка с мокрыми длинными волосами, в коротком шелковом халатике цвета беж. Девушка стояла и улыбалась.
— Сена…
За окном вода цвета глины, ветка, зацепившаяся за берег, — не получается у реки ее утащить. Айко заходит в гостиную, вытирая полотенцем волосы.
— Баржи видела?
Выстроились вдоль высокого берега, к каждой ведет лесенка. Наверху, рядом с лестницей, — почтовые ящики. Как жить в доме, который все время качает?
— Марина, я еще долго простояла бы в душе, если бы не эсэмэска. Почему не позвонила?
— Потому что ты никогда не звонила.
— Я придумывала себе тебя. И ты ведь тоже?
Марина кивнула. Айко мяла полотенце, улыбалась.
— Я тебя такой и представляла. — Подошла. — Только вот глаза… Золотые капельки на радужке… Их не придумаешь.
— Это с детства, — Марина отвела взгляд. — А ты совсем как на фотографии.
Айко хмыкнула:
— Тяжело быть публичным человеком. Как тебе здесь?
Все современное, никаких французскостей — каминов с зеркалами до потолка и буфетов из дуба. Широкий низкий стол мутного стекла, пуфики. Бар у стены. Высокая ваза в углу с восточной росписью: птицы на ветках, усыпанных белыми цветами.
— Твоя мама одна живет?
— Да. У ее друга сто квадратов возле Лувра, он сюда ехать не хочет.
— И правда, не желают французы жить вдвоем под одной крышей…
Айко смотрела на Марину прямо, спокойно так разглядывала.
— Жалеешь о Ноэле?
Марина отвернулась к реке:
— У меня было чувство, что я избавилась от обиды на него. Но оказалось, она все еще здесь. Хотя обижаться не на что.