Спустя месяцы мельник и его старший сын описывали эту встречу так.
— Я всегда старался понять этого дурня,— качая головой, говорил мельник и закуривал трубку. Увидь это выражение мученического вселенского терпения иконописец, он пришел бы в восторг. — Но когда он приволок еще одного котяру и заявил, что это — его крестная фея, тут я понял, что дело глухо. Совсем сбрендил, бедняга.
— Еще и сапоги на него напялил, сумасшедший,— вторил ему Микаэль. — На кота. Сапоги.
На этом моменте мельник кивал изумленным взглядам слушателей и утирал скупую мужскую слезу.
— Пришлось отправить его на лечение в город. Не знаю уж, когда он вернется… И вернется ли вообще.
После этой фразы у слушателей возникало стойкое желание более не трогать тему младшего сына, и направление разговора стремительно менялось. История была печальной и малопривлекательной.
Хотя на самом деле все обстояло совсем по-другому. Но кто бы им поверил, вздумай они рассказать правду?
— Убери от меня эту тварь! — выкрикнул Микаэль, погребенный под рыжей кошачьей тушей.
— Мурр!.. — угрожающе прорычал кот и выпустил когти, при взгляде на которые Микаэль заорал еще сильнее.
— Не думаю, что ему нравится, как ты к нему обращаешься,— мягко подсказал Ганс. — Лучше называй его господином Кристианом.
— А почему он в сапогах? — спросил мельник. — Из цирка, что ли?
Рыжий кот прошествовал в коридор и задумчиво запустил зубы в валявшиеся на ступеньках ботинки мельника. Раздался треск разрываемой кожи.
— Думаю, ему просто нравится так ходить,— поспешил ответить Ганс. — Мне надо кое-что тебе сказать, отец...
— Сначала выгони эту дрянь! — перебил его мельник. Он закинул ноги на стол, продемонстрировав торчащий из носка большой палец.
— А… — Ганс замялся на мгновение, но все же кивнул по привычке. — Конечно, сейча...
— Мяу,— требовательным тоном произнес кот. Он уселся у входа, скрестив задние лапы в сапогах. Его строгий взгляд словно буравил Ганса, отчего тот начал заикаться.
— Э… Нет, по-пожалуй, он пока останется. Я хотел сказать…
— Я говорю — выгони эту дрянь. Или я сам это сделаю.
Мельник цыкнул и поднялся с места, но, натолкнувшись на кошачий прищур, отчего-то попятился и уселся обратно.
— Ладно, пускай сидит пока,— пробормотал он. — Так что там у тебя?
Ганс поерзал на табурете, стараясь не смотреть на отца и брата.
— Я уезжаю,— наконец произнес он.
В комнате повисла тишина, прерываемая тихим чавканьем. Кристиан продолжил жевать остатки обуви мельника.
— И? Когда вернешься? Если в город, то захвати у кузнеца топор, а то я забыл…
— Я не вернусь,— прервал его Ганс. Сердце колотилось в ожидании отцовского гнева. Вот сейчас он должен был треснуть по столу и заорать: «Ах ты, неблагодарная-тварь-кого-я-вырастил-себе-на-голову!»...