Городской роман (Дрёмова) - страница 58

Сказать, что поездка прошла на едином дыхании – значит не сказать ничего, потому что даже скорый поезд по сравнению с гоночным автомобилем обиженного хохла мог показаться детским развлечением. Как и было обещано, через полчаса они уже звонили в дверь к Светлане.

* * *

Проклиная свою импульсивность, Светлана ходила из угла в угол, меряя шагами тесное пространство комнаты. Зачем она позвонила ребятам на ночь глядя? Глупо, больше ничего не скажешь. Что изменилось бы от того, что они узнали обо всем утром? Ровным счетом ничего. То, что они сейчас приедут, ничего не исправит, только теперь к ее волнениям по поводу пропавшего сына прибавились переживания за дочь. Возвращать их было уже поздно, судя по времени, они уже были на полпути к ее дому, и ждать их приезда оставалось совсем недолго, но эти сорок минут показались ей вечностью.

За редким исключением дочери всегда ближе к матерям, чем сыновья, – наверное, так было задумано природой с самого начала, – но семья Нестеровых являлась именно таким редким исключением, почти ошибкой природы, потому что самыми близкими людьми в ней были теща и зять.

Говорят, что тещу можно воспринимать только как великий природный катаклизм – наводнение, землетрясение или пожар, причем катаклизм неотвратимый, неизбежный и оттого вдвойне страшный. Но для Вани, лишенного элементарного человеческого тепла с самого детства, теща стала чуть ли не самым дорогим человеком на свете.

Относясь с большим уважением к своей матери, он не мог не чувствовать, тем более теперь, что они с ней чужие люди, прожившие долгое время бок о бок, изучившие привычки и слабости друг друга, но так и не ставшие по-настоящему близкими людьми. Другое дело – Светлана Николаевна, к ней он мог, не задумываясь, прийти со всем, что было у него на душе: спросить совета, поделиться радостью, с удовольствием увидев, как засияют при этом ее глаза. Сама Светлана никогда не разделяла Аленку и Ванечку на своего ребенка и чужого, они были для нее одним целым, и день, когда Иван вошел в жизнь их семьи, она считала одним из самых замечательных.


С приездом ребят волнение Светы немного улеглось, но, уже переступая порог, они увидели, что Светлане очень плохо. Глаза ее, обычно теплые и сияющие, были померкшими и блеклыми, а где-то на самом донышке в них застыли обида и страх, и, несмотря на то что она пыталась улыбаться, они оставались тревожными.

Она проводила ребят в кухню, налила им чаю, села на табуретку и стала рассказывать, что и как произошло. Сначала она пыталась говорить спокойно, а потом, переживая все заново, перестала себя сдерживать, и по ее щекам полились слезы незаслуженной обиды.