– Князь Федор, ты уж извини нас, если что не так, – начал Валентин издалека, слегка придуриваясь. – Мы люди торговые, благородному обращению не обучены. Но мы… с самыми лучшими побуждениями, – заверил он хозяина.
– Да я бы вас и так проводил, но обратно засветло не успею, придется в Вологде ночевать. А там у меня никого, значит, придется идти на постоялый двор. А с деньгами у меня плохо.
Сказав это, он взял со стола соблазнительный кругляш и спрятал его. Значит, согласился выступить в роли проводника. Теперь можно было не торопясь собраться и выезжать в Вологду. Но правила хорошего тона, по крайней мере в интерпретации Валентина, требовали выказать хозяину дома благодарность за прием. Одним лишь «спасибо» не обойдешься. Положено проявить интерес к человеку, к его делам и жизненным обстоятельствам. Да и сам по себе молодой князь показался Валентину фигурой достаточно интересной и стоящей того, чтобы с ним немного поговорить о житье-бытье. Одно его признание, что с деньгами у него плохо, многого стоит. Часто ли вам доводилось видеть восемнадцатилетнего парня, готового признаться сверстникам, что у него с чем-либо плохо?
– А скажи-ка, князь Федор, – начал Валентин, – не в обиду тебе будет сказано, но сдается мне, что этот дом знавал лучшие времена.
– Совершенно верно, – согласился молодой князь, но дальше развивать эту тему не стал.
Тогда Валентин решил зайти с другой стороны:
– Князь Федор, ты один здесь живешь?
– Один.
– А где твои слуги, где родители?
– Был у меня один старый слуга. Так и тот помер не так давно. Сорока дней еще нет. Я уж решил, что как справлю по нему сороковины, дом запру и уеду отсюда. Больше меня уж здесь ничего не держит.
– Стало быть, родителей твоих тоже уже нет на этом свете?
– Матушку я и не помню. Умерла, когда я младенцем был. А вот батюшка…
– Что – батюшка?
– Батюшка мой был очень необычным человеком. Дело в том, что владения князей Линских, во время оно быв велики и обильны, с каждым поколением все уменьшались и уменьшались. Здесь сказалось все: и нерадивое хозяйствование, и неудачные браки, и наша семейная невезучесть, и еще много чего. К тому времени, когда мой отец стал полновластным хозяином, в его вотчине оставалось несколько тысяч десятин лесной глухомани да всего лишь две деревеньки, что по обе стороны моего дома располагаются на берегу речушки Лины. Одна поближе, другая подальше. Да вы их, наверное, ночью видели.
– Что-то вроде этого наблюдалось, – пробурчал Ероха. – А особо рассматривать было как-то недосуг.
– Так вот, – продолжал молодой князь Линский, – земельные угодья там немалые, но деревеньки-то небольшие. Особо с них не прокормишься, но концы с концами все ж таки сводить можно было. И вот решил мой батюшка изменить то положение, при котором каждое последующее поколение в нашем роду беднее предыдущего. И решил он этого добиться не за счет удачной женитьбы (к тому времени он женат был и я успел на свет народиться), не за счет военной службы царю, что вполне соответствовало бы его княжескому достоинству (ведь с хорошей войны удачливый воин привозит домой такие богатства, что многие поколения его потомков могут существовать безбедно), а за счет дела, приличествующего скорее купеческому званию (не в обиду вам будет сказано), а не представителю древнего благородного рода. Надумал мой батюшка на своих землях серебро сыскать. Уже не знаю, кто его и подбил на безрассудство такое. – Молодой князь, прикрыв глаза, покачал своей русоволосой головой. Понятно, что столь безрассудное поведение своего папеньки он осуждает безоговорочно.