— Как тебя зовут? — спросил желтый конверт.
— Написать? — Соловец поглядел на Стемнина; Стемнин поглядел на Соловца.
— Только имя. Не фамилию. Она не должна сразу получить все ответы. Наоборот, пусть у нее возникнет как можно больше вопросов.
— Сережа, — ответил Соловец.
— Ну нельзя же так. — Стемнин укоризненно покачал головой. — Вы еще «Серега» скажите. С вами не подруга бабушки разговаривает. Напишите полное имя. Сегодня мы с вами не допустим ни малейшей неточности. Хорошая вещь почта — семь раз прочти, один отправь.
Пауз между репликами больше не было. Девушка не скрывала интереса. Все ее вопросы сводились к одному: господи боже, неужто она сподобилась разговаривать с самим Сергеем Соловцом? Ульяна расспрашивала про дворников и «Амели», про подруг и Кавальи. Она горстями ссыпала в конверт шпильки, пропустив момент, когда обстрел колкостями превратился в иглотерапию флирта. Он отвечал радушно и уклончиво. Например, Кавальи — тонкий дизайнер, но лично он предпочитает на подиуме и на сцене одежду, которую раньше чем через его лет никто не наденет. Или которую уже не носят минимум сто лет. Из реплик Соловца можно было заключить, насколько хорошо он осведомлен в кино, музыке, моде, литературе, но оставалось совершенно непонятно, кто же он такой.
Ульяна пыталась вспомнить, что этот человек рассказывал о себе раньше, как ее нашел, видела ли она его фото до журнала. Почему-то ничего не вспоминалось, только глупая радость без причин. Иногда Ульяна вскакивала, совершала танцевальный прыжок и снова бежала ловить желтые конверты.
Тем временем отправитель неторопливых ответов танцевал твист, не вставая со стула. Директор Департамента писем в демоническом упоении щелкал клавишами: переписка опять перешла в его руки. Лицо Стемнина было озарено бледным огнем экрана. Тонкими пальцами он выуживал из путаницы тонкостей нужные слова, сцеплял их в созвездия фраз и выстреливал ими в темноту, на другой конец города ровно в то мгновенье, когда девушка готова была взорваться от нетерпения. Он был медиум, улавливавший тончайшие колебания настроений двух людей, он заплетал воли в непобедимое притяжение. С каждым новым шагом диалога казалось, что кто-то не выдержит, бросится звонить, ловить машину, помчится навстречу другому.
— Уже половина первого, — жалостно протянул Соловец. — Может, уже спросить про субботу?
— Немного терпения. Пять минут. Семь-восемь реплик, и все решится, — с холодным величием изрек Стемнин.
Но он ошибся. В ту самую секунду, как он произносил слово «терпение», под окошком появилась надпись: