Он, повелитель, знает: в такие страшные минуты можно положиться только на этого человека, а не на всю свою скопом взятую тонкошеюю камарилью, впадающую в панику и от страха поющую ему омерзительными голосами славословия. В обычное время они хотя бы немного развеивают его скуку, и он надсадно хохочет, заставляя их кукарекать, лаять, блеять, нажираться и напиваться до потери сознания, как бы наделяя их божественными полномочиями священных животных. Но сейчас не до смеха. Да, он в последнее время отдалил от себя Яхмеса, но тот все же отвечает за его, повелителя, драгоценную жизнь, за все, что он ест и пьет, и теперь как можно скорей он должен лично доставить к нему этих двух братьев, как можно скорей вывести этот народец за пределы страны Кемет, а если начнут просить — это ведь их главная черта, — дать им всё и сверх. Жестоковыйный народец. И бог их чересчур мстительный. Он же, повелитель, хотел как лучше. Не желают пользоваться благами страны Кемет — пусть подыхают в пустыне. В этом он, наместник бога Амона-Ра, покровителя богатейшей в мире страны Кемет, абсолютно уверен.
В эту ночь гибели первенцев, труднейшую для всех его подданных, братьев и сестер, он полностью полагается на Яхмеса. Он, повелитель, знает: все будет сделано четко, без лишних слов и раздумий.
Яхмес везет на колеснице братьев к повелителю, уже отдав соответствующие распоряжения: собирают в стада мелкий и крупный скот, привезли немного оружия для защиты в пустыне, главным образом от бродячих банд и племен, — все же выходит огромная масса народу — явление невероятное, притягивающее из всех щелей страны незнакомых людей, разношерстных, разноплеменных, возбужденных, потрясенных этим подобным извержению вулкана событием, влекомых им, как мотыльки на огонь.
И женщины месят по всей низине тесто в те мгновения, когда повелитель, к удивлению Моисея и Аарона, впервые в военной форме, как будто собирается на войну, одержимый какой-то почти безумной торопливостью, даже и не глядя на них, словно боясь самого себя, того, что может еще всколыхнуться в темной глубине души и принести новые беды, хотя куда уж дальше, выговаривает скудные до тошноты и тем не менее долгожданные слова спасения:
— Идите, выходите из среды моего народа, сейчас же, немедля, ночью. Все ваше пле… Весь ваш народ… Совершите служение вашему богу, и скот возьмите, и всё… И… благословите меня…
И вовсе повелителя не удивляет, что подданные его, в домах которых траур, воспылали любовью к этому племени, задаривают их подарками — одеждами, золотыми и серебряными вещами, торопят, понуждают — лишь бы с глаз долой, догоняют и еще дают: оказывается, ненависть и страх могут обернуться и болезненной щедростью.