Фиксатый хрипло, деланно рассмеялся.
— Через несколько дней от тебя только половина костей останется, остальные звери раздербанят. У тебя уже ноги не ходят. На грибах да на ягодах через два дня дубаря врежешь, а на кедру тебе не забраться. Ты что, внатуре чокнутый? Пошли! Ну?
— Сейчас не могу! — твердо сказал Петр Сергеевич, стараясь не думать о том, что стоит за этим бесповоротным словом.
— А я с тобой вместе подыхать не буду. Имей совесть, хоть покажи дорогу…
За разговором они прошли добрую сотню метров по берегу ручья. Петр Сергеевич оглянулся кругом, соображая, в какую сторону следует направить парня. Взгляд его уперся в заплавленный смолой старый затес на пихте. Тогда он опустил глаза вниз и увидал, что оба они стоят на довольно торной тропе.
— Вот вам и дорога, — сказал Петр Сергеевич.
— Опять звериная? — покосился на тропу Фиксатый. Но геолог указал на засмоленную тесину.
— Человеческая. Видимо, старая охотничья тропа. Постойте-ка, что там такое?
Фиксатый повернулся, следуя жесту Петра Сергеевича. Через дремучие пихтачи на берегу ключа, опутанные кустами смородинника, просвечивала крыша какой-то постройки.
— Тсс! — босяк, растопырив пальцы, предостерегающе вскинул руку. — Пригнись, с-сука!..
Только тогда Петр Сергеевич вспомнил, что он беглец.
Они прижались к холодной, сыростью пахнущей земле: вор-рецидивист со многими фамилиями и ученый, празднующий свое великое торжество. Один и тот же звериный страх придавил обоих к влажной глине тропы, заставив тесно-тесно прижаться друг к другу.
По листьям скатывались капли росы. Звук падения каждой капли был громок, как выстрел. Пропала куда-то или перестала кусаться мошка, от которой до этого не мог спасти накомарник. Только одинокий комар гудел где-то над головой так, как воет сирена, возвещая о тревоге.
Наконец Фиксатый осторожно поднял голову.
— Я думаю, там никого нет, — начал было геолог, тронув за руку товарища.
— Не слыхать… — шепотом согласился тот.
— По-моему, это избушка охотников. Я неоднократно встречал здесь такие. В них живут только зимою…
— Проверим! — босяк снова притиснулся к земле и, отталкиваясь локтями, пополз в кусты. А у Петра Сергеевича перехватывало дыхание, когда в стороне, где пропал Фиксатый, с треском ломалась ветка.
Сколько прошло времени?
— Эй, батя! Здесь даже мыши не ведутся! Не дрейфь!
Петр Сергеевич позволил себе вздохнуть полной грудью и медленно поднялся с земли. Как же он мучителен, первый шаг, ммм!..
В избушке и впрямь, пожалуй, не велись даже мыши. Белесая плесень затянула углы. На земляном полу, там, куда через открытую настежь дверь проникал солнечный свет, пыталась прижиться крапива. Видимо, она была очень упрямой, эта спутница запустения. Судя по несмятой, необломанной крапиве, избушку никто не навещал по крайней мере с весны.