– Теперь сели заниматься, а я улизнул к тебе…
– Спасибо! – сказал я, пожав ему руку, через решетку. – А ты в одной куртке… – Смотри, не простудись!
– Нет! Сегодня тепло… успокоил меня приятель.
– Беги же скорее! Завтра увидимся… Прощай!
– Прощай! – промолвил Антоша и отошел от окна, бредя по сугробам.
Я в шутку назвал Антошу Попова своею «совестью», потому что его советы и внушения почти всегда совпадали с указаниями того внутреннего голоса, который зовут совестью.
Года через два по моем поступлении в гимназию, как мне помнится, вышла, например, такая история.
Я был в хороших отношениях с одним товарищем, Васей Березкиным. Он был славный, простой парень, но несколько обидчивый; особенно он недолюбливал в товарищах барских замашек… Однажды я весь вечер пробился над какой-то запутанной математической задачей и никак не мог решить ее. Антоша, конечно, помог бы мне развязаться с задачей, но я из упрямства и самолюбия не обращался к нему. «Сам добьюсь!» – говорил я себе; но задача не давалась. Наконец, голова моя разболелась, я страшно устал и был раздражен.
После чая, надувшись, ходил я по зале, недовольный и злой, ворча на бегавших и шумевших вокруг меня мальчуганов: они мешали мне сосредоточиться на моей задаче. Впрочем, в те минуты мне все мешало: мешали даже скамейки, стоявшие вдоль обеденного стола, и я пинал их… Вдруг сзади кто-то наступил мне на пятку. Я вздрогнул, как ужаленный, и обернулся. За мною шел Вася Березкин, глазея по сторонам и что-то весело насвистывая себе под нос. Под влиянием своего раздражения я, не говоря ни слова, грубо оттолкнул его.
– Ты что… с ума сошел? – сердито проговорил он, с удивлением, как мне показалось, посмотрев на меня.
– А ты на ноги не наступай! – крикнул я, взбешенный.
– Скажите, пожалуйста… какая фря! – насмешливо отозвался Березкин, разозлившись в свою очередь. – На ногу ему не наступи!.. Ах, ты дрянь!
– Сам ты – дрянь!
Слово за слово, и разбранились самым основательным образом.
– Ты теперь не подходи ко мне! Слышишь? – крикнул Березкин.
– Я-то не подойду… сделай милость! Ты-то ко мне не прилезь! – огрызнулся я, с холодным презрением посмотрев на своего врага.
Обмен последними приветствиями означал, что между мною и Васей Березкиным уже «все кончено»… С этой минуты мы были «в ссоре», то есть не должны были обращаться друг к другу с просьбами, не должны были говорить друг с другом, и если бы когда-нибудь пришлось, волей-неволей, упоминать фамилию неприятеля, то следовало упоминать ее не иначе, как с самым невозмутимым равнодушием; с другой стороны, мы могли подстраивать один другому всякие мелочные каверзы, ставить друг друга в неловкое положение и, при случае, имели полное право подраться вволю.