Он улыбался. Она знала эту улыбку. Так он мысленно сводил с кем-то счеты. Или замышлял новую месть. Этот мягкий человек умел постоять за себя. Характер его был непостижимым сплавом рафинированной рефлексии и твердого отечественного упрямства, что при известном допуске можно было трактовать как волю. Во всяком случае он добился многого, если не всего, чего хотел.
Раньше ему казалось, что вся эта жизнь чего-то стоит. Но со временем он уяснил, что раз сама вечность равна нулю, то сколько ни умножай на нее выпавшие ему победы, они все равно превратятся в ничто.
Так он стал легче относиться к своим удачам и все пристальней к неудачам, именно их и считая своей школой. Униженный, битый, много раз обманутый, этот сугубый интеллигент ничего им не прощал. Он редко отвечал впрямую, чаще шифруя выпад в невероятных образах своей неуемной фантазии. Но тут уж он не щадил никого.
Его ненавидели. Его обожали. Его боялись.
Он удержался в седле даже в последние годы, когда вдруг из протестанта и воителя стал дельцом и владельцем, потеряв при этом прежний ореол мученика, так шедший ему. Но он и теперь доказал, что равных ему нет. И тот единственный золотой, который он скопил в годы своего одиночного сопротивления, оказался монетой высшей пробы. Если талант считать монетой. А его достоинство - ценой, заплаченной за право на него.
Школа неудач. Достоинство таланта. Интересно, куда он сегодня вырулит еще?
Он покосился на Катю. Все это время, пока он неподвижно сидел, уставившись в одну точку, ее рука выражала растерянность и беспокойство. Она то взлетала к волосам, то опускалась к коленям, то расстегивала что-то на груди, пытаясь погасить волнение. Или привлечь его внимание. А он никак не хотел ей помочь. Наконец, как бы исподволь, она приблизилась к его руке, мелко трясущейся на руле, и провела по ней чуть подрагивающим пальчиком.
Ее дрожь была совсем другого свойства. Он улыбнулся ей, не глядя, и, стащив руку вниз, ободряюще погладил колено. Перехватив руку, Катя мягко продлила ее движение к себе, в углубление тесно сдвинутых ног.
Как ни странно, желание, замутняя, а не проясняя голову, очищало сознание, не гася, а высвобождая мысль.
То, что свершалось с ними сегодня, было следствием столь давней тяжбы с судьбой, такой долгой игры на грани, что, столкнувшись напрямую... да-да, скажи это слово, скажи... наконец-то, с воз-мож-но-стью сча-стья, он с болью осознавал весь ужас такой победы. Хотя, видит Бог, он иногда думал об этом исходе как о единственном выходе из недавнего тупика.