- Есть, - обрадовался Бахметьев, но не встал. Почему не встал? Что ему еще нужно было?
- Разрешите, Иван Николаевич, с вами откровенно поговорить?
Шадринский промолчал. Он не хотел ни откровенно разговаривать, ни как-либо иначе. Всякие разговоры ему смертельно надоели.
Бахметьев наклонился вперед:
- Получается прямо-таки опасное положение. Команда и комиссар... - Но командующий неподвижным взглядом смотрел куда-то в сторону, и это мешало думать. - Вы меня простите, Иван Николаевич, но начальник дивизиона Малиничев...
- Довольно! - и Шадринский ладонью шлепнул по столу. Только что приходил Малиничев жаловаться на Бахметьева, а теперь Бахметьев - жаловаться на Малиничева. Всякая бестолочь и дрязги! Как будто у него не хватает своих забот! - Я не желаю слушать ваших рассуждений о начальстве. Будьте любезны оставить меня в покое. Сейчас я очень занят. До свидания!
Бахметьев встал. Больше ему здесь делать было нечего.
- До свидания, товарищ командующий, - сказал он.
У двери, не удержавшись, обернулся и увидел, что Шадринский уже вытащил из ящика письменного стола французский роман в ярко-желтой обложке. Бахметьев вышел в коридор, бесшумно закрыл за собой дверь и остановился, чтобы подумать.
Коридор был необычайно грязным. Убирать его, очевидно, считалось излишним. В одной из ближних кают медленно постукивала пишущая машинка, на которой какой-то писарь печатал одним пальцем, а чуть подальше кто-то так же лениво играл на балалайке.
Штаб был под стать своему командующему, а командующий Иван Шадринский просто сошел с ума. Неужели он мог не понимать, чем все это должно кончиться?
- Здорово, капитан! - Рядом с ним, засунув руки в карманы, стоял улыбающийся Борис Лобачевский.- О чем мечтаешь?
- Здравствуй, - неохотно ответил Бахметьев, но Лобачевский сразу подхватил его под руку,
- Идем. Я провернул совершенно гениальную комбинацию. Множество удовольствия и немало пользы. Тебе выдадут по меньшей мере полкрынки молока. Подожди, я вызову верховного жреца Бабушкина. - Распахнул одну из дверей и крикнул: - Товарищ начальник распорядительной части!
- А? - отозвался сонный голос.
- Распоряжаться вам сейчас не нужно, потому что трудовой день кончился. Идем пить молоко. Дают просто так. Даром,
- Где? - и с резвостью, которой от него никак нельзя было ожидать, Бабушкин выскочил в коридор.
- У одной моей знакомой коровы. Следуйте за мной и узнаете. Джентльмены, идем!
Бахметьев пошел. На корабле он свои дела уже сделал, и в штабе тоже. И вообще, после всего, что случилось, хорошо было послушать Бориса Лобачевского. Борис оставался таким же, каким он был в корпусе, - неисправимым и изобретательным шалопаем. Это было очень приятно. Это успокаивало.