– Говорят, госпожа моя, ты привела с собой в монастырь свою рабыню-мавританку по имени Ишрак? Говорят, она не является ни послушницей-мирянкой, ни сестрой-монахиней, принесшей обеты?
– Ишрак – не рабыня, а свободная женщина. Она может поступать так, как ей нравится.
– В таком случае что же она здесь делает?
– Все, что захочет.
Лука был уверен, что успел заметить на затененном лице аббатисы проблеск того же презрения, какое только что столь ярко сверкало в глазах ее рабыни.
– Госпожа моя, – строгим тоном сказал он, – настоятельнице монастыря не полагается иметь при себе никаких мирских подружек. Здесь могут находиться только твои сестры по ордену.
Однако он уже почувствовал, что в ней проснулась прежняя уверенность в себе – так гордо она вскинула голову.
– Я так не считаю, – заявила она. – И вряд ли ты имеешь право указывать мне, как я должна поступать. Сомневаюсь, что я послушалась бы тебя, даже если б ты сказал, что такое право у тебя есть. Насколько мне известно, нет такого закона, согласно которому женщина, даже неверующая, не могла бы войти в монастырь и служить там вместе с монахинями. Как не существует и традиции, согласно которой она могла бы быть изгнана из монастыря. Мы принадлежим к ордену святого Августина, и я, будучи аббатисой этого монастыря, имею право управлять им так, как считаю нужным. И никто мне в этом отношении не указ. Если уж я занимаю столь высокий пост, значит, мне здесь все вопросы и решать. Раз меня заставили вершить здесь верховную власть, можете быть уверены: я буду править твердой рукой. – Слова эти звучали весьма дерзко, хоть и были сказаны спокойным тоном.
– Говорят, эта Ишрак ни на минуту не оставляет тебя с тех пор, как вы с ней прибыли в аббатство. Это правда? – спросил Лука.
– Да, это правда.
– И она никогда аббатство не покидает? Даже за ворота не выходит?
– Никогда. Как и я.
– Она пребывает подле тебя и ночью, и днем?
– Да.
– Говорят, она даже спит в твоей постели? – напрямик спросил Лука.
– Кто говорит? – не теряя спокойствия, поинтересовалась аббатиса.
Лука смутился и заглянул в свои заметки; брат Пьетро тоже зашуршал бумагами.
Аббатиса презрительно пожала плечами, словно ей было противно, что они в своем расследовании пользуются грязными слухами, и повелительным тоном сказала:
– Я полагаю, вам придется опросить всех монахинь и выяснить, что именно они себе вообразили и что именно им кажется. Вам придется выслушать немало самой нелепой болтовни и покажется, будто вы угодили в стаю взбудораженных клуш. На вас обрушатся самые дикие домыслы, ибо здесь немало особ, до смерти перепуганных и склонных к самым изобретательным измышлениям. Вы попросите этих глупых девиц ответить на ваши вопросы, а они станут рассказывать вам всякие сказки.