– Так?…
– С другой стороны, что же прикажете с вами делать? Ваши люди знают, где вы находитесь, к тому же вы друг и меценат нашего государства, и с нашей стороны было бы довольно глупо удерживать вас здесь. А что предлагаете вы сами?
Что я должен был отвечать в такой ситуации? Как бы ответили вы? Представьте себя на моем месте и отвечайте! Считайте, что это всего лишь игра, забава, упражнение по моделированию! Итак?…
Немного подумав, я ответил, что в подобные игры играют только дети. А его положение я прекрасно понимаю: ситуация была хреновая. Именно это фон Брюккен и хотел услышать, поэтому продолжил свой рассказ.
– Господин Эндевитт, – сказал я, – вы понимаете, что я желаю Софи только добра. Предложить я могу лишь одно. Позвольте нам незаметно выехать из ГДР. Софи будет лежать у меня в багажнике, а потом она поселится в моем замке Ойленнест, и я лично отвечаю за то, что никто и никогда не узнает ни слова об Инге Шульц и ее жизни в Лейпциге.
– А если она все-таки проговорится?
– Это всегда можно назвать ложью! Если бы ей уж так хотелось поведать миру свою историю, она давно бы написала письмо в какую-нибудь западную газету. Но зачем ей это делать? Для чего? Дайте же нам с Софи спокойно уехать.
Медленно кивнув, Эндевитт прикусил нижнюю губу:
– Да, наверное, это был бы лучший выход. – Он снова сделал паузу, вероятно, для того, чтобы слегка помучить меня неопределенностью. – Однако здесь есть свои трудности.
– Какие же?
– Отношение к делу Инге Шульц неоднозначное. В последнее время она стала вести себя неадекватно. Это никому не нравится, и избавиться от нее было бы лучшим выходом.
– Если это вопрос выкупа…
– Нет-нет, даже не пытайтесь меня подкупить. Я не больной на голову. Я всего лишь маленький винтик в огромной машине, и, если я приму от вас деньги, мне тут же придет конец.
Но у меня имелось свое мнение. Я напомнил офицеру, что экономика его страны находится в столь плачевном состоянии, что ей не миновать кризиса. Через два-три года все рухнет к чертовой матери, а сейчас ему предоставляется возможность озолотиться без малейшего риска и до конца своих дней жить припеваючи.
Эндевитт посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и ухмыльнулся:
– Ну и фантазер же вы! Так мы с вами далеко не уедем. В данном случае мои полномочия не безграничны. Самовольно разрешить вам уехать я не могу ни при каких обстоятельствах. Этот вопрос необходимо утрясать с вышестоящим начальством, и я не думаю, что… – Он запнулся. – К вам лично это не имеет никакого отношения.
По всей видимости, политбюро еще не обладало полной информацией по делу Инге Шульц. Мне казалось, что я уловил ситуацию: Эндевитт не дал дальнейшего хода сообщению о том, что я въехал в пределы ГДР, и оно задержалось пока на его рабочем столе. Возможно, он не докладывал вышестоящему начальству и о той ниточке, что связывала меня и Софи. Однако я не понимал, чего он добивается от меня. Я мог исполнить любое требование Эндевитта, поэтому придвинулся вместе со стулом чуть ближе к его столу.