Дринкуотер не был единственным, кто испытал облегчение, когда их гости ступили на берег в Плимуте, захватив с собой свои бумаги и монеты, но оставив смутное ощущение беспокойства. Подобно многим своим современникам, участвовавшим в Американской войне, Натаниэль с определенной иронией взирал на картину республиканской революции во Франции. Те, кто служил под знаменами Рошамбо и Лафайета, кто сжимал железное кольцо вокруг армии Корнуоллиса в Йорктауне, вдохновляясь идеями свободы, бежали теперь от якобинцев словно крысы от терьера.
Кроме того, глубоко в душе Натаниэль чувствовал странную симпатию к революции, выросшую из сочувствия к угнетенным, пробудившемся в нем много лет назад на вонючем орлоп-деке «Циклопа». Принципы этой революции не были чужды ему, в отличие от методов, которыми они воплощались. Не возражая против убежища, предоставляемого эмигрантам, либерально настроенные англичане и придерживавшиеся независимых взглядов морские офицеры смотрели на ситуацию не с точки зрения партийных интересов. Не будучи ни соглашателем-вигом, ни ярым оппозиционером-тори, Дринкуотер не спешил принимать навязываемые ему сомнительного достоинства идеи.
Натаниэль отложил перо, закрыл чернильницу и переместился на койку. Раскрыл потрепанную газету, полученную от Гриффитса. Строчки плясали у него перед глазами. В свете последних событий обещанные мистером Питтом мир и процветание выглядели маловероятными. Буквы казались маленькими черными человечками, вставшими в строй — целая армия. Он закрыл глаза. Война, или возможность войны — вот все, о чем говорили люди, не обращая внимания на протесты Питта.
Было удивительно, что происшествие в Бобиньи не получило отклика, ведь ощущение сложилось такое, что требуется лишь предлог, маленькая искорка, и разгорится международный пожар. И к войне стремились не только якобинцы. Два дня тому назад ему довелось отобедать в обществе Эпплби и Ричарда Уайта. Уайт был уже лейтенантом с пятилетней выслугой и с видами на чин капитана. Он достаточно продвинулся по службе, чтобы получить должность второго лейтенанта на лихом фрегате «Даймонд» под командой сэра Сиднея Смита. Уайт с юношеским энтузиазмом провозглашал тост «за славную войну», заставляя Эпплби кривить губы.
Обед не принес особого удовольствия. Возобновление знакомства оставило привкус разочарования. Уайт превратился в светского молодого человека с несоразмерно развитым самомнением, так что Дринкуотеру не просто было узнать в нем испуганного мальчишку, рыдавшего в темном кокпите «Циклопа». Эпплби тоже изменился. Время не пощадило его. Некогда дородный хирург болезненно исхудал, былая жизнерадостность исчезла, подточенная годами одиночества и тягот, но время от времени из под руин выглядывала физиономия прежнего Эпплби — поучающего, занудного, но проницательного и умного.