— Что бы там ни было, моя поддержка может оказаться ценной…
— Я знаю, — сказал я. — Знаю.
Моя гробница — тихое место. Она одиноко стоит мили на две вниз по скалистому откосу с тыльной стороны гребня Колвира, прикрытая с трех сторон от стихий, окруженная наносной почвой, в которой пустила корни пара низкорослых деревьев, всякие кусты, сорняки и огромные плети горного плюща. Гробница — длинное, низкое строение с двумя скамьями перед ним, — и плющ исхитрился увить ее по всей огромной площади, благородно маскируя большую часть напыщенного заявления, высеченного на фасаде под моим именем. Ясное дело, что все время гробница пустовала.
В тот вечер мы с Ганелоном отправились в ее направлении в сопровождении славного запаса вина, нескольких караваев хлеба и ломтей холодного мяса.
— Ты не шутил! — сказал Ганелон, спешиваясь. Подошел к гробнице и раздвинул плющ, чтобы прочесть при лунном свете слова, что были там представлены.
— Конечно, нет, — сказал я, слезая и развьючивая лошадей. — Она моя по всем статьям.
Привязав лошадей к соседнему кусту, я отцепил мешки с провизией и потащил их к ближайшей скамье. Ганелон присоединился ко мне, как только я откупорил первую бутылку и налил вино в темные, глубокие парные кубки.
— Я пока не понимаю, — сказал он, принимая свой кубок.
— Что тут понимать? Я умер и похоронен здесь, — сказал я. — Это мой кенотаф[15], вот так… монумент, который воздвигается, когда тело еще не найдено. О своем я узнал совсем недавно. Он был возведен несколько столетий назад, когда было решено, что я не вернусь обратно.
— Короче, ты — привидение, — сказал Ганелон. — Но что тогда внутри?
— Ничего. Хотя они вдумчиво заготовили нишу и гроб — на всякий случай, если вдруг придется сложить мои останки. Таким образом, перебили сразу две ставки.
Ганелон соорудил себе сэндвич.
— И чья это была идея? — спросил он.
— Рэндом думает, что Брэнда или Эрика. Никто не помнит наверняка. Вероятно, тогда им казалось, что это неплохая мысль.
Он хмыкнул — злобный звук, превосходно подходящий к его помятой, покрытой шрамами и рыжебородой личине.
— И что с ним станет теперь?
Я пожал плечами:
— Полагаю, некоторые считают, что стыдно ему пустовать, и им хотелось бы видеть, что место занято. Но в то же время это прекрасный уголок, чтобы прийти и выпить-закусить. К тому же я еще не засвидетельствовал своего почтения.
Я сложил вместе пару бутербродов и съел.
У меня выдалась первая настоящая передышка с момента возвращения и, наверное, последняя на грядущие времена. Черт его знает. Но в действительности за всю последнюю неделю у меня не было шанса поговорить с Ганелоном, а он был одним из немногих, кому я доверял. Я хотел рассказать ему все. Я должен. Я должен был поговорить с кем-нибудь, кто не был участником всей этой каши тем же образом и в той же мере, как любой из наших. Это я и делал.