— Не люблю, когда фляга шумит, как детская погремушка, — и выливал спирт в бочку.
Седлецкий не терпел спиртных напитков.
Закрепившись на рубежах второго эшелона, он делал короткие вылазки в первый. Если там находилось высокое начальство, Седлецкий из кожи лез, искал любой повод представиться. Он молодцевато входил в блиндаж, четко козырял:
— Капитан Седлецкий, поэт, спецкор фронтовой газеты. Пришел получить дальнейшие указания, посоветоваться.
Потом в кругу журналистов, когда вспоминались разные истории, Седлецкий бесцеремонно обрывал рассказчика:
— Ты погоди… — и загадочно улыбался. — Однажды меня принял сам генерал…
Наступала тишина. Все внимательно слушали. И только майор Солонько бросал какую-нибудь шпильку.
Вспомнив о Дмитрии, капитан с яростью раздавил мохнатую гусеницу, переползавшую тропку. «Заносчивый мальчишка… И уже открыто копает мне яму. — Седлецкий старался забыть недавнее редакционное совещание и никак не мог. — Все-таки выставил меня на посмешище этот мальчишка… С ним еще придется столкнуться!.. Я старый боевой конь, с крепкими копытами. Солонько надо проучить, и как следует! Не будь его, — продолжал злиться Седлецкий, — Вера иначе отнеслась бы к моему признанию… Но она еще пожалеет!»
Злость капитан сорвал на шофере.
— Ну-ка, слезай ты с этой дурацкой крыши! — напустился он на Ковинько. — Хватит там торчать. Думаешь, снова бомба попадет в дом командующего? Слезай!
— Что вы, товарищ капитан, у меня и в мыслях такого нет, — нащупывая ногой лестницу, с укоризной отвечал Ковинько.
— Нечего тебе на крыше аистом сидеть. Ты что, воздушного боя не видел? Лишний раз машину проверь да осмотри все. Шины не спустят?
— На полуторке скат новый, как звон. Не подведет. А если с воздуха трахнет, так ничего не попишешь.
— При чем тут звон? Чепуху мелешь, Ковинько.
— О хороших вещах так народ говорит…
Седлецкий подошел к машине.
— Сено-то в кузове как лежит? Бросил охапку и так оставил. Разровнять мудрости не хватило?
— Вот майор Гайдуков идет, — сказал Ковинько, радуясь втайне, что наконец-то он избавится от придирок раздраженного капитана.
Гайдуков отозвал Седлецкого в сторону.
— Семен! Бой гремит ожесточенный. Бомбежка сильней сталинградской. Обстановка: на северном фасе Курского выступа фашисты пытались достигнуть линии наших траншей. Но… безуспешно. Пока отбиты четыре крупных атаки. На юге: танки и пехота Манштейна незначительно вклинились в нашу оборону. Гитлеровцы несут огромные потери.
— На юге все-таки вклинились?..
— Но какой ценой! Метр земли — река крови.
— Все это так… Но сначала узкий танковый клин, а потом широкий прорыв фронта. Ох, эти клинья! Они в печенке сидят, — мрачно заметил Седлецкий и перешел почти на шепот. — Надо трезво обсудить наше положение… Вернее, продвижение на передовые позиции. День — бомбежка. Ночь — надежная союзница бойца…