И. Н. Грекову с согласием на приезд в Одессу). Во время завтрака у него не было отвращения к пище.
"Он сидел с нами и не кушал, — пишет Модест Ильич, — казалось, только потому, что сознавал, что это будет вредно. Тут же он сообщил нам, что вместо касторового масла он принял воды Гуниади. Мне кажется, что этот завтрак имеет фатальное значение, потому что именно во время разговора о принятом лекарстве он налил стакан воды и отпил от него. Вода была сырая. Мы все были испуганы" .
Актер Ю. М. Юрьев также ничего не упоминает о сцене со стаканом сырой воды в ресторане, хотя если он действительно пришел в ресторан вместе с Модестом Ильичем, то такая сцена не могла ему не запомниться в свете ее ужасных последствий, тем более что о стакане воды он тоже рассказывает:
"На следующий день вечером Боб (Владимир Давыдов, который посетил Юрьева 21 октября.) заехал ко мне сильно расстроенный. Я узнал от него, что Петр Ильич с утра почувствовал себя хуже, чем накануне. Днем он еще держался, продолжал жаловаться на желудок, но все-таки обедал с ними. За обедом он немного повздорил с Модестом Ильичем. Модест Ильич не давал ему пить сырую воду и вырвал у него стакан.
— Что я ребенок что ли? — рассердился Петр Ильич, настоял на своем и выпил. После этого ему сразу стало хуже. Началась рвота. Его уложили в постель"28.
Если сообщенные Модестом Ильичем сведения верны — а сомневаться в них было бы трудно, так как он писал по свежим следам, — то, значит, ошибается Юрий Львович Давыдов: не мог же Модест Ильич, упомянув о роковом стакане воды за завтраком 21 октября, забыть не менее фатальную сцену в ресторане Лейнера, в которой он, по словам Юрия Львовича, принимал самое активное участие.
С другой стороны, трудно себе представить, чтобы даже по прошествии многих лет Ю. Л. Давыдов, который, вероятно, не раз перечитывал рассказ Модеста Ильича, мог просто по забывчивости изобразить в своих воспоминаниях сцену со стаканом воды в ресторане Лейнера.
Это противоречие в воспоминаниях о роковых событиях октября 1893 года совершенно непонятно. Во всяком случае, его трудно объяснить просто путаницей.
Кстати, естественные противоречия в воспоминаниях' о последних днях жизни Чайковского, как и вообще во всяких воспоминаниях разных людей об одном и том же событии, весьма многочисленны. Вот, например, Модест Ильич, который специально наводил справки, пишет, что Петр Ильич за ужином у Лейнера ел макароны и запивал их белым вином с минеральной водой. Он же утверждает, что 20 октября Чайковский был совершенно здоров и спокоен как до ужина у Лейнера, так и по возвращении домой во втором часу ночи. А Юрьев рассказывает, что еще до ужина Петр Ильич жаловался на желудок и чувствовал недомогание. По этой причине он избегал тяжелых блюд и ограничивался устрицами, запивая их вином шабли.