По Модесту Ильичу получается, что он пришел в ресторан, когда все уже кончили ужинать, а Юрий Львович Давыдов говорит, что; Модест Ильич вошел в кабинет ресторана через несколько минут после того, как был сделан заказ ужина официанту. Можно также указать на несоответствие перечисленных лиц, присутствовавших в ресторане, и на другие мелкие и существенные расхождения в разных воспоминаниях, которых внимательный читатель даже в приведенных выше отрывках найдет не менее дюжины. Эти расхождения вполне объяснимы, так как восприятие происходящих событий и память у разных людей имеют свои индивидуальные особенности. Но дело со стаканом воды выглядит несколько более серьезно, поскольку — повторим еще раз — его последствия неизбежно должны были сохранить в памяти столь важную причину. К тому же об этом много писали и говорили, и лица, участвовавшие в событиях непосредственно, не должны были бы допустить в этом центральном моменте поистине роковую неточность.
Модест Ильич рассказывает, что он предлагал вызвать врача к Петру Ильичу еще в первой половине дня 21 октября, когда тот вернулся домой, не дойдя до Направника. Это было между 11 и 12 часами. Петр Ильич отказался. Да и Модест Ильич тогда еще не был серьезно обеспокоен недомоганием брата. Он занялся своими делами и до часу дня не видел Петра Ильича. Встретились они за обедом (или, как пишет Модест Ильич, за завтраком) около часу дня. После этого Модест Ильич снова ушел по своим делам и отсутствовал до пяти часов вечера. Врача пока не вызывали. Петр Ильич, часто страдавший расстройствами желудка, не производил впечатления человека, заболевшего необычно серьезной болезнью.
В тот день его навестил композитор А. К. Глазунов, которого. Петр Ильич сам пригласил к себе, видимо, еще накануне, когда они вместе ужинали у Лейнера. Глазунов точно указывает день и время этого визита ("в среду за четыре дня перед его смертью… около пяти часов вечера"). "Ему было очень плохо, — вспоминает Александр Константинович, — и он просил оставить его, сказав, что, может быть, и на самом деле у него холера, хотя он этому не верит, так как подобные приступы с ним бывали не раз"29.
Это не очень понятно. Откуда мог Чайковский знать или предполагать, что "может быть, и на самом деле у него холера?". Сказать "на самом деле" может, пожалуй, только человек, которому уже кто-то намекнул об этом или же он сам заподозрил именно такое заболевание. Но ведь врачей еще не было, никто из близких тем более не позволил бы высказать Петру Ильичу такое предположение, сам он в холеру не верил. Это, конечно, мелочь, которой вполне можно найти объяснение. Однако если мы хотим что-то доказать или опровергнуть, то нельзя упускать ни одной мелочи.