Мужчина молча положил руки на колбу и прикрыл глаза. На его лице появилось выражение блаженства, словно мужчина только что ощутил оргазм.
Вибрация колбы передалась его нервной системе; теперь она будет жить в нем до тех пор, пока он не исполнит свою миссию. Сперва это будет приятно. Потом надоест. Потом станет причинять боль – с каждым днем все более сильную, пока он не исполнит миссию.
Теперь он мог бы сам вести каррак, если бы на то была нужда – камертон хранил индивидуальную вибрацию одной из весталок. Эта вибрация приведет его к самой весталке, которая и есть объектом его миссии.
– Не прячьте колбу, – сказал он акушеру тоном, не терпящим возражений, – этот камертон скоро замрет.
Акушер кивнул, хотя эта мысль была ему не по душе…
…но разве поспоришь с весталом – ассасином, прирожденным убийцей, взявшим след своей жертвы? И колба осталась на столе, среди мертвых камертонов. Колба с иероглифом "Эйден" на днище.
***
– И все равно это неправильно!
Тристана была выбита из колеи. Она сидела в тесной рубке каррака, позади бледной Эйден с заплывшим от ушиба глазом. Та стояла за рычагами, ее раненая рука была на перевязи. Управляться с рычагами одной рукой было трудно, но Эйден старалась изо всех сил.
– Конечно, неправильно! Тебе не надо было лететь, я и сама справилась бы.
– С одной рукой? Не думаю.
– Много ты мне поможешь… случись чего.
Трис фыркнула:
– Вот еще! Велика премудрость! Я вон механику сама освоила, без пустопорожних церемоний.
Весталка промолчала, но весь ее вид свидетельствовал о том, что она расценивает эту мысль как кощунственную.
– Аэрогация – это не механика, – наконец выдавила из себя она.
– Ну да, конечно… – возмущенно ответила Тристана. – Механиков, между прочим, тоже в Храмах учат!
На сей раз, Эйден вообще ничего не ответила, но Тристана опять завелась:
– Что вы себе все возомнили?! Храмы, церемонии, жрецы… меня вот никто не учил, я сама все "Безмолвие" на пузе излазила, а по ночам – над книгами глаза гробила но, Ядро меня поглоти, сама все освоила. Мне мои знания достались через пот, грязь, ноющие мышцы… не так, как вам – на блюдечке…
Эйден хотела убежать, но бежать на карраке было некуда. Она обернулась к Тристане, по бледным щекам девушки сбегали капельки слез:
– Да что ты знаешь! Храм – это не только церемонии, это – восемнадцать часов учебы и тренировок, сон в три-четыре часа – и опять, каждый Божий день без выходных и праздников. За малейшее нарушение – наказание. Сперва – прилюдная порка, потом – три дня на хлебе и воде… за нарушение целомудрия – порят-то тебя голой! И унизительное покаяние. И постоянный страх – перед бездной Тейглина или перед солдатским борделем, куда отправляют провинившихся и где живут два-три месяца, ведь солдаты не церемонятся со шлюхами! Спроси у