, что этот мужик тогда смолчал.
СИВКА. Вместо всех этих выдумок лучше бы делали так, как нас попечитель учил! Он велел нам все знать: все их мысли, письма, дневники. А что вы знаете? Ровно ничего!
МОПСЯ. Сегодня, Елизавета Александровна, батюшка исповедует. Я нарочно назначила на исповедь самых отчаянных: Шаврову, Горбацевич…
СИВКА. Вот это хорошо! Жозефина Игнатьевна, распорядитесь, пожалуйста, чтоб и по другим классам так же назначили.
МОПСЯ. А когда эти похороны, Елизавета Александровна?
СИВКА. Я вам говорю: сегодня. И опять мимо наших окон!
МОПСЯ. А в котором часу?
СИВКА. Ах, боже мой, да откуда же я знаю? Это не бал, меня не приглашали… Наверное, скоро.
КАТЯ (вбегает, сияющая). Вот, Софья Васильевна! (С торжеством подает ей.) Это я у Звягиной в шкапчике нашла.
МОПСЯ (читает). «Журнал «Незабудки». Номер второй»… Опять одна только обложка! А где же остальное?
КАТЯ. Они говорят — никакого журнала у них нету. Только это неправда! Они все время шепчутся.
СИВКА. Ну, вот видите! Я же говорила… Еще и журнал опять!
КАТЯ. Я узнаю. Я непременно узнаю! (Убегает.)
СИВКА. Что делать? И еще похороны эти… Уроков нет. Чем бы их занять на время похорон?
ВОРОНА. Знаете, что я предложу? Надо закрасить окна до самого верху!
СИВКА. Жозефина Игнатьевна! Это просто гениально! (Обращается к Няньке.) Грищук, когда кончите здесь уборку, сейчас же замажьте окна мелом до самого верху.
НЯНЬКА (ворчит). Вот, вот — теперь еще и маляр нашелся! (Продолжает уборку.)
СИВКА. А батюшку вы предупредили, Софья Васильевна?
МОПСЯ. Да, да, обо всем…
СИВКА (уходя вместе с Мопсей и Вороной). Батюшка — это уж последняя надежда!
После их ухода в зал входят девочки.
ЖЕНЯ (укоризненно Няньке). Хорош, Нянька!
НЯНЬКА (сконфуженно). Верно, Ерошенька, нехорош. С листком с этим чуть не попался. Чума ее знает, Мопсю эту: откуда она берется? Подползет — и прыг, как жаба в омут.
ЖЕНЯ. Да я не про то! Столько времени по городу ходил, а что принес? Про галстуки да про перчатки!
НЯНЬКА. А ведь и хорошо, что про перчатки! Ну, кабы я правильный листок принес, а Мопся бы его сцапала? Расчесали б нам с тобой кудри!
ЖЕНЯ. Нянька… А там, в правильном листке, все было написано?
НЯНЬКА. Люди говорили: все, как есть, вся правда!
ЖЕНЯ (с тоской). Вот бы достать! Нянечка, а?
НЯНЬКА. Да я бы сам, понимаешь, за правду не двугривенный дал, а больше! А то поют, а я подтянуть не знаю! Убивают людей, а я не пойму: за дело или нет!
ЖЕНЯ. А папа — он бы знал?
НЯНЬКА. Папашечка? (Убежденно.) Он бы знал! Я так думаю, Ерошенька, он бы за тех голодных стоял.
ЖЕНЯ. Вот и я, понимаешь, так думаю.