Медные
трубы,
тромбон и
контрабас
слились в
чудный
унисон, и
низкий
бархатный
голос запел,
постепенно
нарастая в
объеме:
«I never cared much for moonlit skies
I never wink back at fireflies…[28]»
Левую
руку Вася
протянул
прекрасной
Евпраксии
Никитичне, и
она вложила в
его ладонь свои
чуткие
пальцы.
Правой рукой
он притянул
ее к себе за
талию — и
через
секунду оба радостно
завертелись
в безумном
джазовороте:
— Линди хоп!
***
«But now that the stars are in you eyes
I'm beginning to see the light[29]», —
напевал
под ту же
музыку
Вильям на
расстоянии
трех тысяч
километров
от лесной
поляны. Ноги
сами
двигались в
такт, в миллионный
раз исполняя
считалочку,
известную
каждому
линди-хоповцу:
«Triple step — triple step — rock step, triple step — triple step — rock step…[30]»
Руки у
Вильяма были
свободны:
ничья талия не
прижималась
доверчиво к
его
надменному торсу.
Танцевать на
площадке
Спиталфилдс-маркета
в свете
отражений
рождественских
огней с
учителем
было мечтой
любой
участницы
показательного
выступления,
но ни одной
из них в этот
вечер Вильям
не протянул
руки,
приглашая на
линди хоп.
Единственную
из всех
учениц ему
хотелось элегантно
обнять,
прижать к
себе чуточку
крепче —
будто бы так
положено — и
закружить в
фантастическом
джазовом
вихре.
Сделать это он
бы мог
беспрепятственно:
ни один
кавалер на ту
девушку не
забил
очередь — она
скромно
стояла,
подпирая
стену и
разглядывая
в небе
отражения
праздничных
иллюминаций. Подойти
к ней Вильям
не решался —
он смущался,
как идиот,
как робкий
ученик
частной школы
для
мальчиков, в
первый раз
приглашенный
на дискотеку
в школу для
девочек.
В свои
далеко не
юные годы
Вильям
впервые не в
силах был
понять
самого себя —
любую
женщину он
даже после
удачной
попытки
«познакомиться
поближе» уже
игнорировал
бы, тем более
если б она
увенчалась
не более чем
поцелуем, не
говоря уже о
пощечине! А
он не
переставая думал
о Ней вторые
сутки, всю
ночь заснуть
не мог. Сколько
трогательности
в Ее длинных
ногах,
сколько
страсти во
взгляде! Как
восхитительно
Она кривит
губы, как мило
ворочает
шеей... Как
странно, что
всего этого
не замечает
ни один из
парней,
танцующих в
центре
площадки с
другими
девицами, — дурачье!
Как невесомо
легла бы Ее
кисть на плечо
любого
партнера —
даже
представив
такое, хочется
ахнуть...
Вильям дышал
шумно и глубоко,
и каждый
выдох,
проходящий
через открытый
рот, сливался
с звучанием
лишь одного
имени:
«Нелида...»
Давненько
на учителя
танцев не
накатывала
романтика: из
должного
возраста
вышел,
пожалуй, лет
сорок назад.
Но сейчас,
чувствуя
себя
безнадежно
влюбленным
Ромео, он
поднял к небу
глаза, словно
надеялся
увидеть там
благосклонное
отражение
милой
Джульетты.
Низкие
облака застилали
ночное небо
над Сити,
рождественские
огни
отсвечивали
в них, как
молчаливые
актеры в
театре
разноцветных
теней.