другую.
— Не знаю, иначе бы не спрашивала.
— Я бываю там регулярно, отсюда и VIP-статус. Хотя в последнее время я туда редко забредаю.
— А зачем вы вообще туда ходите? Танцевать вы не лю¬бите. Только чтобы выпить? — Джулия обвела глазами про¬стой, но уютный интерьер ресторанчика. — Здесь ведь тоже можно выпить. И обстановка намного приятнее. У немцев есть такое слово — «gemiitlich», что значит «уютный».
«И никаких „эмерсоновских шлюх“ поблизости», — мы¬сленно добавила она.
— Нет, мисс Митчелл, обычно я прихожу в «Преддве¬рие» не ради выпивки.
— Тогда зачем?
— Неужели не ясно? — Он поморщился и покачал голо¬вой. — Впрочем, для такой, как вы, наверное, нет.
— Что значит «для такой, как вы»?
— Это значит, что вы не представляете, о чем спрашива¬ете. — Он не произносил слова, а сердито выплевывал их. — Если бы представляли, то не стали бы донимать меня подоб¬ными вопросами. Хотите знать, зачем я туда хожу? Извольте. Я туда хожу, чтобы искать женщин, с которыми можно потра¬хаться. Вот так-то, мисс Митчелл. Что, теперь довольны? — прорычал он.
Джулия втянула в себя воздух и задержала дыхание. Она сидела так, пока не взбунтовались ее легкие. Тогда она вы¬дохнула и покачала головой, словно услышанное было на¬важдением:
— Почему я должна быть довольна? Мне больно это слы¬шать. Я не только про душевную боль. У меня даже живот схватило. Вам этого не понять.
Габриель заложил руки за голову. Он злился не на Джу¬лию, а на себя. Ему было очень стыдно. Часть его личности сделала это намеренно, чтобы оттолкнуть Джулию. Эта часть хотела предстать перед ней без всяких фиговых листков, по¬казать профессора Эмерсона таким, какой он есть: мрачным, порочным созданием, вытащенным на свет добродетелью Джулии. Услышав это, она должна была бы бежать от него без оглядки.
Эта часть называлась его подсознанием и заставляла Габ¬риеля действовать странно, даже дико и в высшей степени непрофессионально. Его сознание никогда бы не позволило произнести подобные слова вслух, особенно в присутствии аспирантки. Пусть это правда. Не каждую правду нужно пре¬давать гласности. И здесь Джулия провоцировала его. Она словно сдирала с него профессорский глянец. Медленно, ку¬сок за куском. Он не понимал, как это ей удается.
Легко оправдываться, когда тебя обвиняют во всех смерт- ных грехах. Когда кричат, что ты оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Но Джулия просто смотрела на него, и в ее глазах не было ничего, кроме глубокого сожаления.
— Простите меня, — тихо сказал он. — Представляю, как противно вам было это слышать. Но иной реакции я от вас