— Я решил быть здесь, Лина. Быть рядом с тобой. Теперь я должен заслужить право находиться здесь. Дело не в том, что нужно зарекомендовать себя. Но, как ты сказала, идет война. Я не хочу отсиживаться в стороне. — Он наклоняется и целует меня в лоб. Он все еще колеблется долю мгновения, прежде чем поцеловать меня, как будто ему приходится каждый раз избавляться от прежнего страха, боязни прикосновений, боязни заразиться. — Почему ты так беспокоишься? Ничего не случится.
«Я боюсь, — хочу сказать я. — У меня дурные предчувствия. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уходил». Но слова вновь оказываются, будто запертыми в ловушке, погребенными под грузом прежних страхов и прежних жизней, как окаменелости в слоях почвы.
— Мы вернемся через несколько часов, — заверяет меня Джулиан и на миг касается моего подбородка. — Вот увидишь.
Но они не возвращаются к обеду и не возвращаются к тому времени, когда мы тушим костер на ночь, засыпая его землей. Это стало необходимостью, и хотя мы можем замерзнуть, а Джулиану с Тэком будет без него трудно отыскать нас, Рэйвен настаивает на том чтобы костер погасили.
Я вызываюсь подежурить. Все равно я не усну - слишком уж нервничаю. Рэйвен выдает мне еще одну куртку из нашего запаса одежды. По ночам все еще здорово холодно.
В нескольких футах от лагеря находится небольшое возвышение и на нем — старая бетонная стена; на ней все еще виднеются остатки граффити. Эта стена защищает меня от ветра. Я прижимаюсь спиной к камню. В руках у меня кружка с горячей водой: Рэйвен вскипятила ее для меня, чтобы можно было погреть пальцы. Перчатки я не то потеряла где-то между нью-йоркским хоумстидом и этим местом, не то их украли, и теперь мне приходится обходиться без них.
Встает луна и окутывает лагерь — спящие фигуры, купола палаток, самодельные укрытия — белым сиянием. В отдалении над деревьями возвышается уцелевшая водонапорная башня, напоминающая стальное насекомое на длинных и тонких ногах. Небо чистое, ни единого облачка, и тысячи звезд выплыли из темноты. Из леса доносится совиное уханье, глухое и мрачное. Даже с этого небольшого расстояния лагерь выглядит мирным, окутанным белой дымкой, окруженным руинами старых домов: крыши обрушены, детский игровой комплекс перевёрнут, пластиковая горка до сих пор торчит из грязи.
Через два часа я уже зеваю так, что челюсть болит, и кажется, будто меня, как чучело, набили мокрым песком. Я прислоняюсь затылком к стене, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Звезды над головой начинают сливаться воедино... они превращаются в лучи света — в солнечные лучи, — из этого солнечного сияния выходит Хана с листьями в волосах и говорит: «Правда, классная шутка? Я никогда и не собиралась исцеляться, ты же знаешь...» Она неотрывно смотрит на меня, и, когда она делает шаг вперед, я замечаю, что она вот-вот поставит ногу в ловушку. Я пытаюсь предупредить ее, но...