Однако все то, что можно отнести к категории повседневной жизни или к быту – пробуждение и отход ко сну, трапеза, прогулка, беседа, болезнь и выздоровление – происходило публично, каждая бытовая мелочь могла служить и служила созданию актуальной иерархии придворного общества. Так, Екатерина II во время ежедневного выхода могла замедлить шаги и тем самым выразить расположение княгине и статс-даме Е.Р. Дашковой, которая была нездорова и не могла идти быстро [466] . Великая княгиня Екатерина Алексеевна, напротив, «шла очень скоро», чтобы продемонстрировать недовольство супруге Саксонского посланника, и той пришлось бежать. Мадам Арнгейм поскользнулась и упала в лужу «при всеобщем хохоте стоявших на площадке зрителей» [467] . Милость или немилость вышестоящего к нижестоящим проявлялись внутри повседневности.
В дворцовой повседневности ежеминутно реализовывалась иерархия в структуре правящего дома и придворного общества и создавалась актуальная иерархия близости к монарху, монархине. Даже малые дворцы, в которых порой видят возможность уединения и место личной жизни, были «строгим» пространством регламента. Как писал Шевалье де Корберон: «Правила свободного поведения были выбиты на доске перед входом в Эрмитаж, они носили столь обязательный характер, что поневоле должны были стеснять» [468] . А.Р. Воронцов описывал многочисленные этикетные нюансы «бесцеремонных» обедов Елизаветы Петровны у своего отца князя Р. Воронцова [469] . В XVIII веке разделить приватную и публичную жизни монархов и членов придворного общества практически невозможно.
Отчетливое разделение двух сфер жизни свойственно Николаю I, сценарий власти которого Р. Уортман характеризовал как семейную идиллию. Этот сценарий «сделал семью центральным символом нравственной чистоты самодержавия – чистейшей формы абсолютной монархии» [470] . Семейная любовь, нежная дружба супругов и их детей была не столько реальным «уходом» в частную жизнь, сколько тонкой театрализованной демонстрацией [471] . Рисунки поведения монарха и супруга кардинально различались, это были два разных спектакля с одними и теми же актерами. Бомбардир Петр Михайлов с его скромными хоромцами и непритязательным бытом и император Петр I, были как бы разными людьми. Николай I, монарх и супруг, это один человек, осознающий различие двух сфер жизни и нашедший способ репрезентации различий.
Р. Уортман в своем исследовании «сценариев власти» абсолютизировал роль монарха в русской культуре и полагал, что перемены в обществе инициировались личным примером монархов и монархинь. Это справедливо лишь отчасти. «Открытие» частной жизни, которое проявлялось в противопоставлении досуга и службы, в различении приватной и публичной сфер были ко времени восшествия на трон Николая I тем общекультурным фоном, на котором он и выстраивал свой семейный сценарий.