— Еще нет. Я тут…
— Займись немедленно.
Раффи задумчиво посмотрел на Брюса. Несмотря на свой гнев, Керри пожалел, что выплеснул свое раздражение на такую энергичную громадину.
— Где Хендри, черт подери? — рявкнул он.
Раффи молча указал на людей, столпившихся у одного из грузовиков в конце колонны, и Брюс пошел к ним.
Из-за внезапно нахлынувшего нетерпения он набросился сразу на всех. Кричал, десятками раздавая поручения. Прошелся вдоль колонны, проверяя, все ли выполняется в точности, правильно ли расставлены пулеметы и прожекторы, защищен ли от глаз балуба единственный костерок для приготовления пищи. Остановился посмотреть, как заправляют и отлаживают грузовики. Солдаты избегали смотреть ему в глаза и работали с двойным усердием. В лагере не слышно было ни разговоров, ни смеха.
Хотя искушение было велико, Брюс все же отказался от ночного перехода: солдаты, не спавшие со вчерашнего утра, выложились до предела. К тому же нельзя упускать из виду возможные опасности.
— Выдвинемся завтра на рассвете, — сказал Брюс Раффи.
— Хорошо, босс, — кивнул Раффи и успокаивающе добавил: — Вы устали. Поешьте и идите спать.
Брюс пробуравил его взглядом и с трудом удержался от язвительного замечания. Он вышел из лагеря и направился в лес. Присев на поваленное дерево, он зажег сигарету. Стемнело, и сквозь тучи на небе пробивались всего несколько звезд. Из лагеря доносились шорохи, но огня заметно не было — как Керри и приказал. Не находя для себя выхода, гнев, вместо того чтобы затухать, метался внутри, пока наконец не обрушился на самого Брюса.
Керри хорошо знал это угнетенное состояние духа, которое вдруг овладело им, хотя уже долгое время — года два — ему не приходилось его испытывать. С тех пор, как его семейная жизнь распалась и он потерял детей. С тех пор, как он задушил все свои чувства и приучился не участвовать в окружающей его жизни. Теперь преграда исчезла, больше не существует тихой бухты, защищающей от штормовых ветров, — придется выходить в открытое море, свернув парус и подняв якорь.
Жар гнева прошел. На смену ему пришло холодное чувство отчаяния. Ледяные волны накатывались и заливали с ног до головы, играя с ним — маленьким и беззащитным. Брюс стал думать о детях, и одиночество завыло вокруг него, словно зимняя вьюга. Он закрыл глаза и прижал к ним пальцы. Перед мысленным взором предстали лица детей.
Кристин с пухлыми розовыми ножками, выглядывающими из-под оборок юбки, и с личиком задумчивого ангела под мягкими и короткими, как у мальчика-пажа, волосами. «Я люблю тебя больше всех», — говорит она, обхватив его лицо липкими от мороженого ладошками.