Уходят.
– Слушайся врачей, лежи спокойно, завтра папа придет, а я послезавтра...
Ушли наконец. Майя облегченно передохнула. Будто не отложила вопрос, а он сам собой снялся. Нет вопроса. Пусть хоть ненадолго, а приятная иллюзия.
Майю не подняли с постели ни через неделю, как она настроилась («неделю лежать!»), ни на восьмой день.
Неразговорчивая докторша по утрам делала обход, совершала над больными свои таинственные манипуляции, ничего не объясняла, отменяла одни и предписывала другие назначения. Вчера она осматривала Майю не одна, а с другим врачом, заведующим отделением. Что-то, похоже, им в Майе не понравилось, а ей не понравилась их латынь, на которой они обменялись мнениями. «Долго мне еще лежать?» Анна Давыдовна, по принятому для себя правилу, будто не услышала вопроса, а зав, большой толстый мужчина с лицом добряка (такие всегда бывают душой компании и носят на руках своих жен), пообещал: «Недельку-другую в институте пропустите, не больше». Он, кстати, и расспросил Майю, кто она и что. Одобрил: «Радиоэлектроника хорошая специальность, у меня сын по этой части». Видно, натурально Майя врала. «А то ведь теперь, – оживился, отвлекшись от медицины, толстяк, – все рвутся или в физтех, или на мехмат, или на иностранные языки. Возникает реальная опасность снижения общего инжерного уровня, вы об этом не задумывались?» Нет, Майя не задумывалась и не сразу поняла, что имелось в виду. Несколько неожиданный поворот мысли. И (когда Майя его уяснила) – в самую точку по ней. Видимо, в глазах у нее отразилось невольное смятение или смущение, а толстяк расплылся в улыбке, успокоил то ли ее, то ли себя, то ли всех соотечественников: «Так ведь богата талантами наша матушка-Русь, любой отрасли что-нибудь да останется. Медицине нашей тоже. Вы согласны со мной?»
Анна Давыдовна с отсутствующим видом ждала, когда этот не относящийся к делу разговор окончится.
...Все-таки врачи должны иногда улыбаться. И спрашивать больных, кто ты и что. Если больному и неохота выкладывать правду. Все равно участия, интереса к себе хочется. Равенства, хотя бы относительного, с этой надменной медициной. Чтобы не терять своего третьего измерения: Майе отчего-то казалось это обидным и даже унизительным, пусть и лечат ее наилучшим образом. Что до Анны Давыдовны, то, похоже, она различает больных исключительно по фамилиям и диагнозам. Впрочем, может быть, ее можно понять? Как на вокзале, меняются в палатах люди, зачем всех знать? У нее задача – вылечить и отправить домой. Сколько она за свою жизнь заполнила историй болезней? Истории жизней и вправду ей ни к чему.