Не их ждали увидеть.
Целый день дочку ждала. Или мужа. Хотя про мужа, кажется, помнила, что он уехал в командировку, и не совсем потеряла чувство времени (а возможно, вовсе не потеряла) – соглашалась, когда ей все по очереди втолковывали, что мужа придется подождать еще день или два. Она и с тем соглашалась, что дочка тоже сегодня не может, фрукты-соки нужно запасти, да и отпуск, должно быть, оформляет, тоже не простое дело...
Тамара Георгиевна не отвергала доводов, наоборот, в знак согласия опускала веки. Густые черные реснички печальной тенью ложились на бледную кожу. Потом она открывала глаза – удивительно лучистые, темно-карие, – что-то в них сохранилось детское (открытость? доверчивость? живой блеск?), и очень отчетливо, каждому понятно, этими глазами говорила: я подожду, подожду, а вы, пожалуйста, не тревожьтесь, я не хочу, чтобы из-за меня у вас было беспокойство или хлопоты.
Однако от яблок Алевтины Васильевны (Кирюша какие-то особенные, мягкие и сладкие, умеет купить) сегодня решительно отворачивалась. Сердилась, если настаивали. И вообще от всякой еды отказывалась. Утром еще Алевтина Васильевна кое-как ее покормила, а в обед лишь с превеликими усилиями удалось сквозь упрямо сжатые зубы влить несколько ложек супа и впихнуть немного пюре.
В коридоре официантка застучала ложкой об ложку – созывала ужинать. Теперь из палаты в столовую ходили Алевтина Васильевна с Майей, но они не спешили, ждали тележку, чтобы сначала накормить своих лежачих, а то все остынет.
Майя поставила тарелку на тумбочку Варваре Фоминичне, налила чаю, тронула за плечо:
– Поешьте!
– Оставь, Майечка, я потом. Сестра-то обещала прийти? – и тяжело перевернулась на спину.
– Без врача укол сделать не может, велела подождать.
Варвара Фоминична закрыла глаза.
Алевтина Васильевна хлопотала около другой койки:
– Хоть немного... две ложечки... Не поправитесь, если есть не будете!..
Тамара Георгиевна гневно мычала, отталкивала от себя ложку.
Подошла Майя:
– Дайте я попробую. Тамара Георгиевна, миленькая... Странное дело, женщина перестала злиться, но закрыла рот: как хочешь, все равно не буду.
– Я на вас тогда обижусь, – сказала Майя, а сама, как Сашеньке, когда он сидел еще на высоком стульчике, поднесла ложку к губам. Довод, совсем не веский, неожиданно подействовал. Открыла рот. Взглядом Майю укорила: пользуешься тем, что не могу тебя огорчить. Помнит, видно, как Майя вынимала из-под нее судно, а потом убирала, мыла. Съела почти полтарелки. Майя ее, словно маленькую, похвалила:
– Молодец, умница.
К Варваре Фоминичне никто не шел. Майя опять отправилась к сестре.