Знали бы вы, сколько ему пришлось ходить в мундире, пока не поднакопил на партикулярный костюм! Так вот, я сидел в бильярдной Вайнбреннера на 43–й стрит, а он заглянул туда в поисках какой‑нибудь работы. Выяснилось, что к этому времени он уже несколько дней голодал. Я пригласил его разделить со мной скромный ленч — и что же вы думаете! — за полчаса он умял долларов на пять еды и съел бы еще на столько же, если бы ему кто предложил!
— И вы помогали ему на первых порах? — поинтересовался я.
— Помогал! Да я из него человека сделал…
— О — о-о!
— Я вытащил его за уши. С самого дна, из сточных ям, да — с. Смотрю, обходительный молодой человек, не без манер, — а когда он рассказал, что был в Оггсфорде, я сразу смекнул, толк из него будет! Сказал, чтобы вступил в „Американский легион“, а там он уже сам себя показал. Потом подвернулось одно дельце в Олбани, он провернул его для одного моего старого клиента. И пошло, поехало… Мы с ним были вот так, — Вольфсхайм сунул мне под нос два пальца — сардельки, — вот так мы с ним и были — куда один, туда и другой!
„В самом деле, уж не являлся ли тот скандал с „Мировой серией“ в девятьсот девятнадцатом результатом их „плодотворного сотрудничества“?“ — подумал я.
— Теперь его не стало, — сказал я после паузы, — и вы, его ближайший друг и наставник, наверняка захотите проститься с ним сегодня…
— Надо бы проститься…
— Значит, буду ждать…
Волосы в ноздрях Вольфсхайма воинственно встопорщились и опали, на глаза навернулись крупные слезы.
— Вы не понимаете… Я не могу… не могу я впутываться в такие дела, — сказал он.
— Никаких дел нет. Все кончено и впутываться, собственно говоря, не в чего…
— Вы не понимаете… Там произошло убийство, а мне никак нельзя впутываться в такие дела. Был бы я помоложе — тогда другое дело. Да — с, если бы тогда убили моего друга, можете поверить, я бы до самого конца не отходил от его тела ни на шаг. Скажете, сентиментальничает, мол, старик — Мейер; но так оно и было бы тогда — ни на шаг и до самого конца…
Я понял, что мне его не переубедить: по каким‑то одному ему известным причинам он уже принял решение не приезжать. Я молча поднялся.
— А вы сами‑то учились в каком‑нибудь колледже? — неожиданно поинтересовался он.
На одно мгновение мне показалось, что он намеревается заговорить со мной о пресловутых „х — хонтактах“, но Вольфсхайм сдержанно кивнул и пожал мне руку.
— Послушайте, что я вам скажу, — медленно начал он. — Друзья… С ними нужно по — людски, когда они живые, а мертвые — мертвым это без разницы. Вот так‑то…
Когда я вышел из его офиса, лоснящиеся бока свинцово — черных облаков, готовы были вот — вот лопнуть, так что пока я добрался до Вест — Эгга, то вымок до нитки под нудно моросящим дождем. Я переменил промокшую одежду и постучал в соседнюю дверь. В холле мистер Гетц взволнованно мерил шагами крепкие дубовые половицы. Похоже, он все больше восторгался неоспоримыми успехами отпрыска и его баснословным, на его взгляд, богатством и жаждал найти в моем лице благодарного и внимательного собеседника, чтобы похвалиться чем‑то, припасенным специально для такого случая.