— Ах, как страшно! — трясется всем телом Сашка. — Ты еще в милицию заяви!
Сашка презрительно сплевывает и, подойдя к Вертеле, ударом носка выбивает из-под него ведро.
— Расселся тут!
Поставив ведро в раковину, откручивает кран на всю мощь. Молодец все-таки этот Кобзарь! Не знаю, что им движет: жалость ко мне или чувство справедливости. Как бы то, ни было, лед тронулся. Вертела доволен, что может, наконец, выйти из несвойственного ему состояния покоя. Орудуя шваброй, он норовит задеть ноги стоящих. Все приходят в движение. Но это не то, что я наблюдал в классе. Нет того оживления, смеха, игры. Все делается нехотя, молча, из-под палки.
Отлично чувствую: палка — это я.
Красюк стоит в прежней позе. Его упорство перешло в упрямство, и он один против всех. Однако и теперь он мне дороже остальных. Жаль ломать Валерку, но такова уж дикая природа наказания.
— Красюк, имей в виду, — с нажимом говорю я, — нам всем придется задержаться здесь, пока ты не поработаешь свое.
— Прошу вас, мистер Твистер, приложите ручку, — Вертела приставляет к нему швабру и отбегает.
Валерка, превозмогая себя и глотая невидимые слезы, берет деревянными руками швабру и тупо водит ею у своих ног. Для моей пирровой победы и этого достаточно.
Окончательно придя в себя, я начинаю соображать, что нужно скорее убираться отсюда: у мальчишек мокрые рубашки, еще чихать начнут.
— Дай-ка мне швабру, — обращаюсь я к Валерке.
— Зачем?
— С вами тут три дня просидишь…
— Это будет несправедливо, — неожиданно великодушничает Валерка и с остервенением бросается на самый «ответственный» участок.
— Очень даже справедливо, — повышаю я голос. — Какой классрук, такой и класс. Если бы вы хоть немного думали…
Мою сентенцию прерывает торопливо вошедший Василий Степанович.
— Вот это я понимаю! Самообслуживание? Правильно! Молодцы! — мигом оценив обстановку, деланно восклицает завуч. — Я всегда говорил, что в пятом «В» самые сознательные хлопцы.
— Кого побаиваться-то! — бодрится Кобзарь. — Мы все можем!
— Только отчего это вы все мокрые? Вспотели?
— За дурной головой и спине мокро, — дипломатично объясняю я.
— Ну-ка, кончайте да идите сушиться.
Уходя, Василий Степанович шепнул мне, чтобы я зашел к нему. Наверно, будет разнос.
Наконец мы заканчиваем злосчастную уборку и возвращаемся в класс. Я собираю всех вокруг себя.
— Слушайте меня внимательно. Впредь можете вытворять все что вам угодно и забудьте свое любимое «простите, я больше не буду». Но запомните хорошенько: на каждый ваш удар я буду отвечать двойным ударом! А сейчас можете отправляться домой. До свиданья.