Она не заслуживает такого отношения. В конце концов, все это время она держалась от них подальше, полагая, что она лучше их, считая, что ей ближе такие, как Барбара Роули, Пег Данлап и Эмма Кларк. «Кем же я была? — удивленно спрашивала она себя. — И кто я теперь?» Сон ее был легок, без сновидений, будто она не лежала на постели, а парила в теплом воздухе, сон будто осмотически проникал в нее из других тел в доме, где остатки валиума делали свое дело. Иногда Эми вздрагивала, дергала ногой, вскрикивала, и Исабель пробуждалась, будто и не спала. «Я здесь, — говорила она всякий раз и гладила руку дочери, — я здесь, Эми. Все хорошо».
Один раз она открыла глаза, когда было уже светло, первые лучи солнца проникли в комнату. Эми, лежа на боку рядом с Исабель, смотрела на нее огромными чистыми глазами, выражение их невозможно было прочесть. Так было и тогда, когда Эми была маленькой и Исабель лежала с ней в постели во время дневного сна, пытаясь ее укачать. Но теперь дочка переросла маму, угри теснились на подбородке и на носу, один сердитый прыщ выскочил на щеке. И в глазах все еще таилась загадка, которую Исабель не смогла разгадать, когда ребенку было меньше двух лет. «Эми, — хотела спросить Исабель, — кто ты?» Вместо этого она сказала тихо:
— Спи.
И дочка заснула. Смежив веки и приоткрыв рот.
Казалось, что по гостиной прошел ураган. Голый матрас, наполовину покрытый простыней, валялся посреди комнаты, одеяла и простыни на диване сбились в ком, подушки вели беспутную жизнь, абажур на лампе накренился, блюдце, полное окурков, стояло на телевизоре на самом краю, серый пепел покрывал пол. Туалетная бумага размоталась от дивана до журнального столика из красного дерева, где недопитый стакан воды оставил отпечаток на полировке.
В туалете рядом с кухней спустили воду, и послышалось пение Толстухи Бев: «Ты — вчерашний пончик, а я еще жива, любимыыыыыый…» Дверь ванной распахнулась, и Бев поприветствовала Исабель взмахом руки, указывая на беспорядок в комнате:
— Погуляли мы вчера.
Исабель кивнула, убрав пачку сигарет с кресла, прежде чем сесть.
— Извини за то, что мы тут натворили, — откликнулась Дотти из угла дивана: колени подтянуты к подбородку, лицо скрывает сигаретный дым, дым поднимается к потолку серой дымкой.
— Как Эми? Все в порядке? — Толстуха Бев взяла рулон туалетной бумаги, смотала его и положила на журнальный столик.
— Спала, — кивнула Исабель. — Она, наверное, вот-вот спустится. Ей снились кошмары. А тебе снилось что-нибудь, Дотти?
Дотти устало качнула головой.
— Все ведь — сплошной кошмар. Разве не так?