— И вы поверили?
— Как вам сказать?.. Пожалуй, нет. Но ведь у каждого мужчины могут быть свои тайны...
— Пожалуй, — признал Хабекер, которого вполне устраивали заискивающие нотки в голосе графа. - Тайны могут быть. Значит, вы подозревали интимную связь Больца и Штраух?
Топпенау улыбнулся зябкой улыбкой.
— Но... Если мужчина встречается с женщиной наедине, а на людях отрицает знакомство с ней, то, очевидно
— Понял! сказал Хабекер. Почему вы не признавались в знакомстве со Штраух с самою начала?
— Я... Я был ошеломлен... Я был испуган? бормотал граф.
— Чем? Арестом Штраух?
— Да, господин следователь! Чем же еще.
— А почему вас испугал ее арест?
— Но... Она была моим секретарем. На работу Штраух принял я...
— Если ваша совесть чиста, вам нечего было бояться!
— Да, конечно, и тем не менее... Я вообще боялся этой женщины!
— Боялись Штраух? Почему?.. Отвечайте, почему!
— Господин следователь, поверьте!.. Штраух была любовницей Больца. А Больц оказался нежелательным лицом... Вы же знаете!.. Штраух намекала, что Больц неоднократно говорил обо мне. Конечно, он не мог сказать ничего плохого!.. Однако факт остается фактом: Больцу очень долго доверяли. Я действительно бывал с ним откровенен... А потом, в тридцать девятом, выяснилось, что он исчез... Я боялся, господин следователь, как бы Штраух не проговорилась о прошлом. Только поэтому и на работу ее устроил!
Хабекер не отводил змеиного взгляда.
— Вы запутались, Топпенау! — зловеще сказал он, незаметно для графа нажимая кнопку звонка. — Вы плохо выучили свою роль! Но наговорили вы достаточно... И теперь скажете все до конца!
Топпенау услышал, что дверь отворяют. Услышал шаги нескольких человек. Он не решался оглянуться. Вошедшие остановились за спиной графа. Хабекер кивнул.
— Что вы хотите делать? — закричал Топпенау. — Я не позволю! Я все сказал!..
Через два часа граф фон Топпенау очнулся на цементном полу подвала полицей-президиума. Он смутно понимал, что валяется здесь голый, отданный во власть профессиональных палачей, совершенно беспомощный.
Сознание униженности, отчаяние исторгли у графа первый стон.
Но застонав, он шевельнулся, и острая боль опять помутила сознание.
Предметы расплылись, все стало серым.
Однако ненадолго.
Открыв глаза, он увидел, как ил бесформенной серой массы, помещенной прямо перед лицом, вырисовываются какие-то красные, плоские сочленения.
Когда Топпенау понял, что это его собственные, раздавленные каблуками сапог пальцы, его вырвало.
— Поднять! — различил он знакомый скрипучий голос.
Какие-то люди посадили графа на скользкую деревянную скамью.