Так вот, Махмуд… Встречая послов караханида Насра, нового хозяина Бухары, принимая от него коней, верблюдов, белых соколов, черные меха, клыки моржей, куски нефрита и сестру его в качестве невесты, направил в ответ караван чистого золота и маленький листок впридачу, га котором своей рукой вывел два бейта:
Бог звездное ожерелье успел к утру разорвать
И в синюю чашу звезды швырнул, жемчугам под стать.
Он накануне ночи бывает, как я, влюбленным
И поступать, как безумец, готов на заре опять.
А внизу написал: «Этого поэта — Ибн Сину и бог бы никуда от себя не отпустил! Так что держите его». И с этим же караваном передал Ибн Сине пятое приглашение приехать в Газну. А потом был у Махмуда с Насром бой, — продолжает Бурханиддин. — И идя в бой, он знал, как победить: его воины, развернув знамена, пойдут вперед и запоют на хотанский мотив рубаи Ибн Сины: —
Я — плач, что в смехе всех времен порой сокрыт, как роза.
Одним дыханьем воскрешен или убит, как роза.
И в середину брошен я на всех пирах, как роза.
И вновь не кровь моя ль горит на всех устах, как роза?
Воины Насра встанут как вкопанные. Тюрки, жители степи, особо умеют ценить поэзию. За строчку прекрасных стихов отдадут и любимого коня! И не смогут воины Насра поставить стрелы на тетиву, когда тысяча воинов Махмуда — грубых, страшных, изукрашенных шрама-дох, — одновременно запоют мощными, пропитыми, сорванными в боях голосами эти удивительные стихи, положенные на тюркскую мелодию.
Так оно и было…
Насра-то Махмуд разбил, а вот второго своего врага, Тоску, нет, Где-то Ибн Сина бродит? И трупы бы ему простил. Вот о чем он думал в своем роскошном дворце, когда оставался один.
— Ну, а Хорезм? Как принял Ибн Сипу Хорезм, когда он пришел после перехода через пески? — спросили в толпе.
— Везирь эмира Гурганджа Сухайли встретил Ибн Сину радушно, — сказал судья Даниель-ходжа. — Был уже и наслышан о его славе.
Образованнейший человек эпохи, Сухайли задумал собрать а Гургандже самых знаменитых ученых, чтобы хоть таким образом усилить авторитет слабого пока еще государства 20-летцего эмира Али ибн Мамуна. Послал приглашения Кисан, Утби, Искафи, ал-Кумри, но все они ушли к Махмуду. Ибн Сина же явился сам! Вот уж, поистине, и тысяча человеческих расчетов не стоит и одного расчета неба.
— Хусайн преподнес везирю несколько своих трактатов, как требовал обычай вежливости, — добавил самый старый судья. — И, вероятно, между ними сразу же состоялся разговор о философии, законоведении, литературе, музыке, астрономии, математике, медицине и другим наукам. Сухайли понял: слава Ибн Сины — истинная.