Попытки позвать Су Ли и Филипа ничего не дали: голос не поднимался выше шепота. Поняв, что ответа нет, она потащилась к двери, подобрав по пути щетку для волос. Этой щеткой Салли ударила сначала по стене, потом по двери. Первой примчалась Су Ли, успевшая перевязать свои черные блестящие волосы ленточкой. Она что-то затараторила по-китайски, размахивая руками, отчего у Салли закружилась голова.
— Помоги мне, Су Ли. Боже, ну и боль, мне никогда в жизни не было так больно! Моя мать… я от нее и стона не слышала. Неужели я не такая, как она?
— У каждой женщины это происходит по-своему, Салли. Каждый человек отличается чем-то от другого. — Подоспевший Филип уже обнимал ее плечи. — Сейчас тебе нужно расслабиться. Постарайся, хотя боли от этого не уменьшатся.
— Что ты знаешь о родах? Это мое тело. Это мне больно, а не тебе. Не лезь ко мне со своими советами. Ни сейчас, ни в будущем. О Боже!
— Я привезу акушерку. Вот… дай подложу тебе под голову подушку. С тобой останется Су Ли.
Прошло двенадцать часов, и Филип, расхаживавший по коридору, готов был лезть на стену. Крики Салли сводили его с ума. Он посмотрел на свое отражение в стеклянной панели. Нет, этот небритый, взлохмаченный субъект с диким взглядом не может быть Филипом Торнтоном, мужем и почти отцом. Почему же, черт возьми, все так затягивается? Он постучал по двери, но оттуда ему посоветовали вздремнуть. Они хотели, чтобы он поспал. Черт возьми, ничего лучше предложить не могли! Он должен быть там, чтобы услышать первый крик своего сына или дочери. Ну и что, что похож на бродягу? Кто будет помнить об этом через несколько лет? Уж, конечно, не его первенец.
Час тянулся за часом. Ему еще не приходилось слышать о том, чтобы роды продолжались восемнадцать часов. Впрочем, он ведь не специалист в таких вопросах. Филипу вспомнилось, как родился его брат: мама делала на кухне пирожки, а он ел тут же на кухне. Ни с того, ни с сего на полу, где она стояла, появилась лужа. Мама выглядела, как обычно; она дала ему два пирожка и велела поиграть во дворе. Горничная помогла ей подняться наверх, но никто не кричал, не носился по дому, не устраивал шума. Через полчаса Филип узнал, что у него родился братишка. Когда ему в первый раз разрешили посмотреть на Дэниела, мама держала малыша на руках и улыбалась.
— Он выглядит точь-в-точь, как ты когда-то, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты заботился о нем до тех пор, пока он не подрастет и не сможет защитить себя сам. Обещай мне, что будешь любить его!
Филип пообещал: как ни мал он был, но уже тогда ни в чем не мог отказать своей матери. Так же должно было быть и с его сыном.